– Мне, наверное, пора, пока они чего не заподозрили…

– Нет! – хором воскликнули все трое.

– Надо идти, дорогие, – с довольным видом ответила Санджи. – Чако и Радж друг другу глаза повыкалывают из-за этой теории «просачивания благ сверху вниз», там же только у Томаса есть чувство юмора! Ну, где ваш жуткий одеколон? – Она повертела головой в поисках флакона.

Амина достала из-под стула «Стетсон».

– Фи! Да это хуже дуста! – понюхала бутылку Санджи и поморщилась. – А другого нет?

– У меня на комоде стоит «Жан Натэ», – предложила Амина.

– Вот умничка!

Они смотрели вслед тете – та протопала к выходу и замерла у порога, как они ее научили, а потом быстро вышла в коридор и заперла за собой дверь.

– Как думаете, если бы у нее были дети, она все равно была бы такая клевая? – спросила Димпл.

– Нет, – ответил Акил, – так не бывает.

Амина откинулась на спинку стула и достала стоявший сзади чехол от фотоаппарата и блокнот. Открыла новую страницу и отметила cветочувствительность фотопленки, экспозицию и время суток. Немного задержалась на колонке под названием «Качество освещения». Посмотрела на небо и написала: «Мутное».

– Так, а что у вас там с папой? – полюбопытствовала Димпл.

– Да ничего, – почесав щеку, буркнул Акил.

– Ты же только что сказал тете Санджи, что его дома не бывает.

– Ну да.

– И почему?

– Потому что не бывает, – отрезал Акил. – А что тут такого?

– А почему ты тогда так на него злишься?

– А кто сказал, что я на него злюсь?

– Да всем понятно, что злишься, – закатила глаза Димпл.

– Его же дома не бывает, так что мне и злиться-то не на кого.

– Ясно, но он же не дурака валяет, не любовницу завел, да? Просто много работает.

– Все в порядке, – ответила за брата Амина. – Акил преувеличивает. Папа проводит дома много времени. В основном ночью.

– Чушь! – перебил ее Акил. – Он обозлился на маму и ушел от нас!

– Что? – удивилась Димпл.

– Ерунда, – быстро произнесла Амина, сердито поглядывая на Акила. – Ничего такого он не делал!

Димпл сурово посмотрела сначала на него, потом на нее, откинулась на спинку стула и заключила:

– Как же я рада, что у меня нет родных братьев и сестер!

Когда все ушли, Акил и Амина вернулись на крышу и принялись разочарованно смотреть в пустое небо. Уже стемнело, оно стало какого-то невообразимо серого цвета, почти прозрачного и ровного, если не считать слабого, тающего шва, простроченного давно исчезнувшим самолетом. Амина подумала о запахе трубочного табака, стоявшем в ванной на первом этаже даже тогда, когда отца не было несколько дней подряд, о его тарелке, которую она каждое утро видела в сушилке рядом с раковиной, тонкой и сухой, словно без остатка высосанная кость.

– Как ты считаешь, он в самом деле уйдет от нас? – спросила Амина.

– Что?!

– Папа. От нас.

– Индусы не уходят, – пожал плечами Акил. – Они же все страдают этой фигней – «будем жить вместе долго и несчастливо».

– Ты думаешь, он несчастен? – помолчав, спросила Амина.

– Я думаю, он продукт своей расы и эпохи.

– Ты уверен, что он несчастен? – нахмурилась сестра.

– Так мы все несчастны, разве нет?

– Не совсем.

– Ну как знаешь. Я просто говорю, что есть вещи неизбежные, – продолжал Акил. – Это генетика – хорошие зубы, плохая кожа, больное тело. Жизнь под гнетом благодарности.

– Под чем?

– Под гнетом благодарности! Когда все время кланяются и лижут всем ботинки, потому что чертовски благодарны за возможность жить в этой стране! И ведут себя так, будто любой, кто с ними заговаривает, делает им огромное одолжение!

– Ты, по-моему, никому не кланяешься и ботинки не лижешь.

– Да ты что? Господи, Амина! А ты в курсе, что мама поблагодарила миссис Маклин за то, что та отчислила меня в прошлом году с французского?

– Мама поблагодарила ее за то, что та преподала тебе урок.

– Мама поблагодарила ее за то, что она сучка! Странно, что мать после этого еще на ужин ее не пригласила! О да, я готовлю чудеснейший бирьяни, неужели вы еще не пробовали? – прощебетал он, копируя акцент Камалы и все время покачивая головой.

– Ш-ш-ш! – перебила его Амина, показав на небо.

Она услышала этот звук – пронзительный крик, который мог вырваться лишь из тонкого длинного горла, в конце тон слегка повышался, будто кто-то о чем-то вопрошал. Амина посмотрела наверх. Голоса становились все громче, переплетались, взлетая вверх в секундном крещендо и отражаясь от верхушек тополей и кирпичной стены за спиной детей. Вот появился первый гусь, стрелой пронзив беспощадно-чистое небо. Темные крылья распластались на ветру, он парил в вышине под самыми облаками, словно не двигаясь с места. Амина затаила дыхание. Вскоре показался второй гусь, а за ним – еще один. Они выстраивались друг за другом в мерно колеблющийся клин. Резкие звуки гусиной переклички пронзали сердце Амины. Акил улыбался. Птицы описывали широкие круги у них над головой.

– У них размах крыльев, как если бы человек раскинул руки, – заметила Амина.

– Счастливый человек, – поправил ее Акил, и на его лице промелькнуло редкое выражение невыразимой тоски.

– Ты вырастешь, – сказала Амина, быстро подняла фотоаппарат и щелкнула затвором.

Почему в тот день ей внезапно захотелось сфотографировать пустую аудиторию? Амина и сама этого не понимала, просто надеялась, что пустые парты смогут кому-то о чем-то рассказать. Из-за этого она и опоздала на урок английского.

– Как мило с твоей стороны, что ты все-таки к нам присоединилась, – проговорил мистер Типтон, даже не взглянув в ее сторону, а вот Джина Роджерс, которую перебили на середине предложения, сердито воззрилась на нее.

Амина быстро прошла к своему месту и села.

– Акт второй, сцена пятая. Продолжай, пожалуйста, Джина!

– Я хотела сказать, что его отец был прирожденным лидером, поэтому Гамлету стоило бы проявить уважение к его желаниям, – закончила Джина.

Амина, с трудом переводя дыхание, уставилась в книгу, и тут мистер Типтон спросил:

– А ты что думаешь, Амина?

– Об отце Гамлета? – попыталась выиграть время Амина.

– Да.

– Вообще?

– Нет, конкретно по этой сцене.

– Мм… – протянула Амина, глядя на пометки Акила на полях. – Мне кажется, он ненастоящий.