– Ты сохранил одну из картин моей матери и даже не сказал, что она принадлежала ей – почему?

Средь ночи она уж ждала его, Удил заслышав звон, И сделала все, как сказал ей Тэм Лин – И этим он был спасен.

Отец Джанет хранил молчание, возможно, прокручивая в мыслях прошлое. Через мгновение он произнес:

– Эта песня… это была из самых любимых песен Маири. Она ее напевала и в тот день, когда я отправил ее от себя… Это было так давно, что теперь больше похоже на сон. – В попытке развеять мрачные мысли он покачал головой: – Хотя какой сон? Больше напоминает кошмар.

– Маири? – шепотом переспросила Джанет.

– Да, так звали твою мать.

Тут вышла вперед Королева ФэйИ молвила гневно: «Народ! Горе этой несчастной, Злой смертью она умрет».

С окончанием песни отец заговорил снова:

– Она любила старые баллады. Пела их с поводом и без повода. Я даже не понимал, зачем. Мне они казались какой-то чепуховой выдумкой. А чтобы вот так сесть, вслушаться, на это у меня все не находилось времени. И ни одна из них не относилась к народу или острову, откуда она родом и где выросла. Эти старые баллады она пела и тогда, когда я впервые увидел ее в маленьком кафе на Блур-стрит.

Рэйвенскрофт помолчал, затем продолжил:

– Это был «Клуб триста двадцать», принадлежавший тогда Дэниелу Парсонсу. Мы все крепко сдружились. А вскоре я так безоглядно влюбился в твою мать, что мне не было никакого дела и до цвета ее кожи, и до того, какие песни она поет.

Родители мои к той поре скончались, а остальные родственники жили далеко. Так что никто не мешал мне жениться на женщине, чьи родители эмигрировали сюда с Ямайки, где кожа у людей цвета глубокого, насыщенного шоколада. Меня это, во всяком случае, совершенно не волновало. Я бы с удовольствием познакомился с ее матерью и отцом, но они к тому времени, увы, тоже уже умерли.

Однако после твоего рождения, когда твоя мать вернулась из больницы, все изменилось, и больше всего сама Маири. Физически она по-прежнему была здесь, но по дому теперь передвигалась так, будто едва сознавала его вокруг себя. Мне даже пришлось нанять сиделку после того, как Маири перестала заботиться не только о себе, но и о собственной дочери.

Джон некрасиво, по-стариковски расплакался, что побудило Джанет опуститься рядом с ним на колени в попытке утешить.

– Когда я пытался с ней заговорить, расспросить о том, что с ней происходит, Маири просто смотрела сквозь меня, будто даже не замечала. И лишь когда она пела свои баллады, в ней проявлялась хотя бы частица себя прежней. И тогда я попросту возненавидел ее песни. Они как будто похищали ее у меня. Даже пара-тройка коротких куплетов наполняла меня горьким гневом и отчаянием.

Глаза Джона широко раскрылись, более не фокусируясь на дочери, словно он сейчас вновь лицезрел те последние недели пребывания своей жены в доме.

– Вскоре после ее возвращения из больницы домой разразилась сильная буря – такая, что снесло метров тридцать, если не больше, забора и живой изгороди. Я, понятно, высадил деревья снова по указаниям, доставшимся от моего предка. Но рябине, чтобы созреть, требуется много лет. А твоя мать после этого начала испытывать панические приступы страха перед всякой растущей зеленью. Повыбрасывала некогда столь любимые ею растения и цветы – прямо вот так, из окон, вдребезги о булыжники внутреннего двора. Стала отказываться даже смотреть на лужайку или сад, все окна занавесив плотными шторами.

Мне тогда подумалось, что ее безумие начало заражать и меня: я ведь тоже начал видеть всякие странности, мелькающие в листве за пределами нашего дома. Это я-то, даже в детстве не веривший ни в каких домовых или гоблинов. А теперь мне вдруг стали мерещиться всякие странные существа, что заглядывали в щели нашей временной изгороди или, прости, господи, порхали над ней, и я был уверен, что тоже схожу с ума.

Джанет подняла с комода ту фотографию в рамке. Отец посмотрел на нее и закрыл глаза, после того как дочь пробормотала:

– Конечно, именно поэтому они могли входить. Вы лишились прежней защиты.

Глаза Рэйвенскрофта затуманились.

– Я продолжал себе внушать, что это все просто игра света…

Однажды, придя домой, я обнаружил, что кухня объята пламенем. Твоя кроватка находилась в соседней комнате. Ты кричала, напуганная дымом. А твоя мать пряталась за стенкой из стульев, которую воздвигла перед собой в спальне, и боязливо твердила, что по ее душу пришли какие-то феи. Вот тогда я и решил, что ей будет лучше в месте, где о ней смогут позаботиться должным образом.

А после того, как она ушла… тех лиц в листве я больше не замечал.

Затравленно глядя, он сказал:

– Теперь я знаю, что они всегда были там, сразу же за краем той рябиновой изгороди.

Джанет сжала колено отца и тихо проговорила:

– И от нас зависит, как их снова отсюда отвадить.

Джон Рэйвенскрофт проницательно посмотрел на свою дочь:

– Да, конечно. Если бы я принял эту истину до сегодняшнего вечера, моих людей не растерзали бы вот так, бросив умирать в собственной крови возле ограды. И моя дочь, глядишь, не испытывала бы ко мне такую неприязнь.

Джанет поднялась на ноги и бережно положила картину своей матери на комод рядом с фотографиями. После чего повернулась, обняла отца и поцеловала его в небритую щетинистую щеку.

– Тогда, получается, все это, – Джанет кивнула на окно, – и дом, и охрана, и эти чертовы камеры слежения нужны, чтобы не пускать внутрь тех тварей, а не меня наружу. Так, что ли?

Джон Рэйвенскрофт устало прикрыл глаза:

– Да, именно так. Но похоже, все это было бесполезно.

После минутного молчания Том протянул руку к Джанет:

– Постойте. Вот что я вам скажу: кое-кто сведущий сообщил мне, что в тенета безумия моей Королевы попал еще один человек.

С внезапной ясностью Джанет крепче стиснула ему руку:

– И… Ты думаешь, что та «некто» могла быть моей матерью?

– Да. История твоего отца во многом это подтверждает.

Джанет стояла в глубокой задумчивости, обдумывая все, что только что услышала. А затем, неотрывно глядя на Томаса, спросила:

– Значит, все мои провалы в памяти, блуждания во сне, разговоры на чертовых наречиях и безумие матери связаны с этой твоей королевой?

– Ну конечно же, – ошеломленно произнес Рэйвенскрофт. – Разумеется, они…

Джанет снова повернулась к отцу.

– Тогда для тебя не будет новостью, что я должна срочно ее видеть… Мою мать.