– Хм?

Вита поняла, что произнесла это вслух. Влад вопросительно смотрел на нее.

– Черт… извини.

– За что ты извиняешься?

– Ну… наверное, за то, что опять начинаю крутить старую пластинку в десятитысячный раз.

– Расскажи, о чем ты думаешь? – попросил он.

– Я ведь опять могу впасть в истерику, – усмехнулась Вита.

– Если впадешь, я вновь тебя утешу, – пообещал Влад, крепче прижимая подругу к себе.

– Что ж… ладно. – Она вздохнула, чтобы собраться с мыслями, и начала: – Я понятия не имею, что за фигня со мной творится. Раньше я и думать не могла о сексе с парнем, а теперь посмотри на нас: да мы же практически молодожены! Нет, даже больше – мы скоро станем семьей! И, не то чтобы я жаловалась, но я не чувствую той любви, которая по идее должна быть между нами. Такой любви, которая была между мной и Кирой… Я вожделела ее. С трудом могла думать о чем-то, кроме нее. Безумно по ней скучаю, хочу увидеть, поговорить, но… не знаю. Сейчас это нечто… иное. Я не испытываю такой страсти, но мой разум чист – я полностью отдаю себе отчет во всех действиях. Я стала… уравновешенной что ли. Когда мы вместе, мне не страшно наступление завтрашнего дня. Но меня пугает то, что все ощущается так… нормально. Только не подумай, что раз я – лесбиянка, то это только потому, что у меня мужика нормального не было. У меня он был. Еще в школе, когда я пыталась разобраться в себе. Старше меня на год, но на удивление, не обделенный опытом. Он был нежный, обходительный и – самое главное – уверенный. И, хоть мне и было приятно, секс с ним воспринимался как что-то… неправильное. Не было ни трепета в груди, ни чего бы то другого, из-за чего мне захотелось бы встретиться с ним вновь. Благо он не оказался мудаком и не растрепал всей школе… А когда я впервые попробовала с девушкой – с одноклассницей, – то окончательно убедилась в своей ориентации. И даже сейчас, при воспоминании о том дне у нее дома, по телу пробегают мурашки. Но теперь я запуталась. Мне по-прежнему нравятся девушки – это никуда не делось, и сильно сомневаюсь, что куда-либо исчезнет. Но быть с тобой так… легко. Я не понимаю этого, но не думаю, что хочу понять. Хочу, чтобы все так и оставалось: спокойно и мирно.

– Ух ты, – произнес Влад, когда она закончила, – даже и не знаю, что сказать.

– Можешь ничего и не говорить. Это же просто мысли вслух.

Она положила голову ему на грудь, а он мягко поглаживал ее голую спину. Отсутствие слов больше не представлялось чем-то пугающим. Тишина приносила умиротворение…

…которое Владу никак не помогало. Слова Виты не уходили из головы. Она и раньше была ему не безразлична, но сейчас это переросло в нечто большее. Для него теперь не существовало иной цели, кроме как сделать эту женщину счастливой. Быть с ней, оберегать, делать все, чтобы сделать ее жизнь комфортной, – только этого он и желал. Если это нельзя назвать «любовью», то что тогда можно? Но сказать этого вслух Влад не мог. Вита буквально расставила все точки над «и»: она не любит его как партнера, скорее как самого близкого ей мужчину и не более. То, что чувствовала она, – Влад ощущал троекратно. Эта легкость, это счастье от одного только вида, от прикосновения к ней; эта безмятежность… Он, как и она, мечтал о том, чтобы все продлилось как можно дольше.

– Вита, – обратился он. – Хочу, чтобы ты знала: если ты встретишь девушку, которую полюбишь, – я не буду вмешиваться в ваши отношения. Обещаю.

Она тихо, незлобно рассмеялась.

– А я-то уж подумала, что ты попросишь меня замолвить словечко на «тройничок».

Влад не отреагировал на шутку, на что Вита, уже серьезно, сказала:

– Спасибо.

Все не то. Все не то!

Женское запястье, державшее кисть, застыло в нескольких сантиметрах от холста. Изображение имело малое сходство с человеком: руки и ноги были неестественно длинными, а голова и вовсе походила на вытянутую грушу. Словно фигурка из пластилина, слепленная детьми в детском саду. И если с этими странными пропорциями еще можно смириться, то с лицом – нет. И дело даже не в том, что начинающая художница не могла правильно изобразить человеческие черты – могла! – а в том, что сознание вырисовывало раз за разом лишь одного человека, сто́ящего того, чтобы его – а точнее ее – увековечить на полотне.

«Хватит, – уговаривала она себя, – хватит о ней думать! У нее новая жизнь. У меня тоже. Просто прекрати!» Но рука, как по заклинанию, вновь и вновь выводила знакомые линии. Доходило до глаз – это ее взгляд. Очередь губ – это ее улыбка. Только начала нос – такой небольшой и аккуратный, которого, казалось, ни у кого больше нет.

Рука резко дернулась вверх, и изображение перечеркнула широкая черная полоса.

– Проклятье.

Рисование должно приносить за собой умиротворение, вот только вместо него почти все, за что бралась Вита, заканчивалось подобным образом. Незавершенность, снятие с планшета, разрыв на две части, путешествие в один конец в мусорную корзину. Каждый раз внутренний монолог: «Зачем мне это? Видно же, что художество – не мое», но на следующее утро, бросив взгляд на мольберт, прилегающий к стене, вновь ставила его посередине комнаты и, выполнив все необходимое для подготовки бумаги, бралась за краски.

Ну почему я вновь полезла на ее страницу? Что я ожидала увидеть? Надпись в статусе «Скучаю»? Или подобную чушь?

Одержимость образом бывшей подруги началась, когда Вита в очередной раз нажала курсором на сохраненную закладку. Проделывала она это чуть ли не ежедневно, когда оставалась дома одна и не была занята бытовыми делами. Для нее не стало сюрпризом, что их совместные фотографии удалены. Не стал откровением и статус «Не замужем», который долгое время резал глаза. Но то, что произошло недавно, хоть и не стало неожиданностью – а скорее было вопросом времени, – не принесло ничего кроме сожаления.

Сначала изменилось фото. Две обнимающиеся женские фигуры смотрят в камеру, не забывая лучезарно улыбаться. Казалось бы, всего лишь снимок двух хороших подруг, но стоило посмотреть чуть вправо…

…и увидеть кислотное «Встречаюсь» под именем и фамилией.

У Киры новая девушка. И она, судя по фотографии, счастлива.

Когда легкие потребовали порцию кислорода, и Вита задышала, не отрывая взгляда от монитора, она удивила саму себя. Никаких слез, как раньше, никакого навязчивого желания поговорить с кем-то. Грустно, да, но эта грусть со светлой стороной: ведь последнее чего она хотела – это того, чтобы Кира после их разрыва страдала. Несомненно, той было больно, но она справилась – и одно только это уже радовало ее бывшую непутевую девушку.

Но другая часть Виты – эгоистичная – продолжала травить душу. Сторона, презирающая другую за то, что позволяет радоваться за последний упущенный шанс, за убийство всякой надежды. Она кричала, вопила о несправедливости, о ненависти к той, что не простила. Вите понадобилось немало сил, чтобы ее угомонить. И пусть с задачей она справилась, но тоненькие, едва заметные отголоски продолжали напоминать о себе через движения кисточки, выводящие столь дорогой сердцу образ.