оставались голышом лишь в самых крайних случаях, когда не успевали спрятать одежду под шерстью.

— Почему он вас преследует?

Достав бархатную черную резинку с закрепленным на ней крупным бриллиантом, она завязала высокий хвост и улыбнулась нежно-розовыми губками:

— Нравлюсь. Я ведь красивая, да?

— Конечно, — подтвердил Женька, вызвав у белки звонкий смех.

— Мой спаситель! Когда-нибудь и я тебе пригожусь. Вот увидишь. Понадоблюсь, Белку позови, — произнесла она, чмокнула Женьку в щеку и, не говоря больше ни слова, юркнула за дверь.

Глава 13

Обычно, рабочее время Женьки заканчивалось ближе к полуночи, после чего он с чистой совестью шел домой отсыпаться. Однако сегодня Эд решил его задержать: поил вином до двух часов ночи, а потом отправил отдыхать в подсобку. Помещение без окон, со стенами, выкрашенными светло-бежевой краской, выглядело на удивление уютно, несмотря на ряды коробок, сваленных у противоположной от входа стены. В углу стоял шкаф с книгами и тумбочка, в которой лежало одеяло и подушка. Широкий и длинный диван, покрытый шерстяным пледом в белую и серую клетку, казался удобным. Здесь было тихо, но Женька терпеть не мог спать на новом месте. Он и к собственной квартире привыкал где-то с неделю, вскакивая от любого постороннего шума за окном.

И все потому, что один настырный вепрь счел источником всех своих бед именно Женьку. Сначала Григорий демонстративно гулял в кабаньем обличии у входа, затем ему надоело и, став человеком, он вытащил из-за пояса пистолет, помахал им перед камерой и, гордо выпятив грудь и опасно выставив челюсть, ушел в ночь.

— Только бы не пристрелил кого-нибудь, — пробормотал Женька.

— Ничего-ничего, — сказал Эд и похлопал его по плечу. — Чем метаморф агрессивнее, тем тупее. У него сейчас мозгов не хватит к случайному прохожему прицепиться, только о тебе думать будет, представляя, как на клыки насадит и копытами забьет.

Женька поежился, представив:

— Спасибо, напарник, утешил.

— На здоровье, — фыркнул Эд.

— Гриша у нас отходчивый, — просипел Щукр. — Пересидеть только нужно.

И Женька ушел пересиживать, уверенный в том, что на новом месте не сомкнет глаз. Вошел, покосился на книжный шкаф — если с бессонницей не справится, наверняка отыщет что-нибудь любопытное — присел на диван и провалился в сон, полный синего неба, хлопанья крыльев и соколиного клекота, почему-то воспринимавшегося смехом.

Проснулся он в пять утра, причем отдохнувшим и бодрым. Рань несусветная, но раз взглянув на часы, закрыть глаза снова он не смог. Тело было бодрым и легким, требовало действий; месть свиньи-переростка не беспокоила, и море казалось по колено.

К городу медленно подкрадывалось утро. Уходила на мягких кошачьих лапах ночь. Выползали из подъездов зевающие собачники вместе со своими питомцами; проносились машины по пока свободным шоссе. Вряд ли кабан решился бы напасть на него в светлое время суток. Он, вероятно, дрых дома без задних ног.

— Растет… растет город, — звонкий девичий голосок он услышал, еще не добравшись до входа и хлебосольного стола с пузатым самоваром и конфетами (от завтрака Женька сейчас не отказался бы). — Казалось, лишь вчера деревенька стояла небольшая: и полусотни дворов не набралось бы, вокруг леса шумели да протекала река. А вот, гляди ж, и река уже охвачена каменными берегами, и леса стоят притихшие да смирные. Коли обитает в них леший, очень редко безобразничает и кругами водит, вряд ли обращает внимания на людишек неучтивых, поскольку разумеет: не они в гостях у него, а наоборот.

Белка сидела на стуле и, прихлебывая чай из большой красной в белый горох кружки, рассказывала Ксении сказку. Девочка привычно устроилась на коленях у Эда, болтала ногами, но слушала внимательно, не перебивая, улыбаясь лишь глазами и уголками губ: знаю, мол, знаю.

— И не осталось более ничего от прошлых времен, разве только кто-то вдруг споткнется на ровном месте или вздрогнет от чьего-то холодного прикосновения — значит, по плохому месту прошел. Или вот метро. Замечала, как удивительно течет в нем время? То проносится мимо, задевая вскользь крылом, а то тянется едва-едва?

Ксения кивнула.

— То тоже места потаенные.

— Знаю. Мне папка рассказывал, — кивнула Ксения, подняла взгляд и, увидев Женьку, заулыбалась уже по-настоящему. — Привет, человечек! — и, указав на него пальцем, сказала Белке: — Жека не прост, очень непрост. Это я о нем говорила.

Эд демонстративно посмотрел на потолок и тяжело вздохнул, проворчав:

— Сплетница малолетняя.

Ксения хихикнула.

— Чего в такую рань вскочил? Не спится? — поприветствовал он Женьку.

— Выспался. В жизни не спал лучше, — ответил тот, присаживаясь к столу. — Впервые за последний месяц.

— Тоже мне очевидное невероятное, — хмыкнула Ксения. — Ты ж один из нас, хотя пока сам этого не понял. Конечно, тебе здесь нравится. И то лишь первая ночь, в следующие еще лучше будет, — предрекла она.

— Держи бутербродик, герой, — улыбнулась Белка, протягивая ему тарелочку.

Отказываться Женька не стал, съел и попросил еще. Кажется, он в жизни не ел ничего вкуснее этих бутербродов, хотя состояли они из обыкновенного куска хлеба и дешевой докторской колбасы.

— Спасибо, — поблагодарил он и, похоже, тем самым дал повод для просьбы.

— Ты не обижайся на Гришу, ладно? — пряча взгляд произнесла Белка. — Он не злой, просто…

— Хорошо, — пожав плечами, пообещал Женька, хотя был не согласен. Кабан ему не нравился, а вот Белка — очень.

— Отлично! — она тотчас же заулыбалась и весело ему подмигнула.

— Ты сейчас домой или обождешь еще немного? — спросил Эд, когда с завтраком было покончено, а Белка с Ксенией унеслись в бассейн, нисколько не опасаясь присутствия в нем русалок — те с наступлением утра никого не топили, зато разбивались по тройкам и устраивали состязания в синхронном плавании. Поглазеть и назвать победителя приглашались все желающие.

— На улице рассвело. Что со мной стрясется при свете солнца?

Эд неопределенно повел рукой и заметил:

— Сверхи света не боятся.

— Ты предлагаешь поселиться в подсобке?

— А что? — хмыкнул старик: — Тепло, светло, всегда сыт. А квартиру сдавать будешь — лишних средств не бывает. Чем плохо?

— Всем хорошо, — покивал Женька, — только я не нахлебник.

— Ну-ну… — фыркнул Эд.

Женька вздохнул, справился с неловкостью и признался:

— У человека должна быть личная жизнь и