Анатолий Александрович не один год отработал на сардине и «чёрных анекдотов» может рассказать сколько угодно. Прошлую экспедицию, например, лихорадила проблема… этикеток. Банки с сардиной (спецпосол, вкуснятина!) по нескольку месяцев пролеживали бока в трюмах плавбаз, как неликвид – исключительно из-за этикеток. «Нынче жалоб на их дефицит нет. Но! – Он поднимает палец. – Проблема этикеток, как ни странно, осталась. Вот мы на «Шалве» выпускали крупную сардину, а этикетками вынуждены пользоваться для мелкой рыбы. Этикетка выпущена из двух половинок, их надо склеивать. Затем гасить реквизит, а на каждой половинке три реквизита, т. е. на одной этикетке – шесть. На борьбу с реквизитами (иначе эту титаническую работу не назову) мы мобилизовали около десятка самодеятельных художников, они вырезают трафареты, штампы. Но что можно сделать кустарным способом в условиях моря? И конечно, на базы идут рекламации от Дальрыбсбыта».

Да, не зря у рыбаков любимая песня «Позабыт, позаброшен…» И с транспортами в Южно-Курильской экспедиции вечно худо. Послушаешь капитанский час или промысловый совет – радиодрака идёт между капитанами за перегрузчик, пришедший в район лова: кому первому к его борту становиться. Капитаны не просят уже ни помидоров, ни фруктов, а просят только: дайте бочку, банку, дайте перегруз. Рыба есть, а взять не можем, хоть и научились уже ловить. На одном из капчасов Семашко сказал: «Оно, конечно, не помешали бы и помидоры, и огурцы, и картошка свежая, не сушёная. Но мы их пока не видим…”

А добытчики на капчасах своё думают: какие там огурцы, когда гоняешься за этой бешеной рыбой, что волк за козой. Обмечешь, а она в несколько секунд – шасть и ушла в «ворота»… Да, перебрали рыбаки десятки способов и остановились на самом эффективном, но опасном смертельно. Вспомнив хулиганское своё детство, смешали сухой свинцовый сурик с алюминиевой пудрой и получили взрывчатку неслабой мощи. Достаточно крошечной бутылочки из-под пенициллина, чтобы бабахнуло под водой так, что пароход вздрагивает. Зато рыба остаётся в неводе…

О да, в полном соответствии с этой пословицей толпились вокруг рыбака чиновники, «научники» и пр. и др. и т. п. бездельники. Да все ж с портфелями. То есть с кабинетами, машинами, секретаршами.

Помню, сошлись как-то в море на борту плавбазы, которой командовал Семашко, сразу несколько капитанов и флагманов, редкая сходка: погода позволила – устойчивый антициклон, штиль, солнышко. Ну и за «круглым столом», как водится, разговорились о власти-напасти, о четырёхзвенной системе управления в рыбной промышленности. В других министерствах – трёхзвенная давно, а вот у нас: База флота – огромное здание с десятками кабинетов, отделов, затем рыбпром (Камчат, Магадан, Сахалин, Хабаровск, Приморрыбпром – всё это дворцы, фаршированные мягкой мебелью, всякими интеркомами и, само собой, чиновниками, более громкоговорящими, чем там, во флотской конторе), Всесоюзное рыбопромышленное объединение, ВРПО «Дальрыба” – царский дворец в самом центре Владивостока, царедворцы-шаркуны, входишь – шапку долой, ну и наконец сам Минрыбхоз (вообще туши свет), который с маленькой буквы мы так и не научились писать, хотя его, МИНРЫБХОЗа, четвёртый год уже нет, комитетом стал! Это всё акулы-управленцы, а сколько ещё есть прилипал – всяких НИИ, КБ и пр. У них тоже – дворцы, секретарши, лимузины. И им тоже – до ноги всякие там нужды флота. Хотя, по идее (о, сколь всего у нас должно было явиться по той Идее!..) именно им надлежало «оперативно разработать и внедрить” безопасное средство отпугивания рыбы, чтобы ивасёвые косяки не сбегали из неводов. Да, и лет десять, помнится, во всех этих НИИ и ЦПКТБ говорили о «подарке рыбакам» – звуковом датчике с записью голоса охотящегося дельфина. На стадии интересных разговоров всё и осталось. Ну, может быть, кто-то там диссертацию защитил на дельфиньем голосе. А рыбаки тем временем гибли, подрываясь на самоделках. На том СРТМ «Серышево” два года спустя я своими глазами видел два тёплых ещё трупа молодых парней, тралмастеров. Они готовились к замету, готовили «адскую смесь» сурика с пудрой в трёхлитровой банке, ну и при размешивании её обыкновенной щепкой она и рванула. Воронка в бетонированной палубе была почти как от фугаса, на траулере не осталось ни одной двери…

В тех самых НИИ когда-то вычисляли, сколько сможет рыбак выдержать в море без берега: без семьи, без женщины, без свежих овощей, без… без… без… безо всего земного. Были установлены «нормы»: 135 суток, 150, 165. Последняя цифра – это пять с половиной месяцев. Но кто соблюдал те «нормы”?

Семашко смеётся:

– У нас на «Чуеве» были «панфиловцы». И я в их числе. Сколько было героев-панфиловцев? Двадцать восемь. Вот, и наш «Чуев» такие ещё рекорды бил – по два с лишним года домой не ходил, работал на промысле. Экипаж, конечно, отчасти менялся: на транспортах, пассажирских теплоходах уходили люди, приходили. Ну, а нас, тех, кто безвылазно провёл на борту все двадцать восемь месяцев (!) так и прозвали – панфиловцами…

Двадцать восемь месяцев – дорогие мои, вы только врубитесь, только представьте себе эту жизнь оторванного от земли земного ведь, не земноводного существа, не имеющего ни перепончатых лап, ни жабр. Ни семьи, как правило…

Мне доводилось видеть не гигантские плавбазы, а крошечные РСы, сейнера, отрыбачившие два года далеко от родных берегов. Нагрудных знаков им «За дальний поход”, какие военным морякам дают всего за десять тысяч пройденных миль (месяц в море, да почти на всём готовом), не выдавали.

Семашко: «У меня за рейс по сорок пять тысяч миль выходило… Четыре с половиной «дальних походов», значит. Я только по льдам Антарктики прошёл 116 000 миль…».

Плавбаза – не PC, конечно, на ней жить можно. РМБ «Алексей Чуев» – это пароходище двести с лишним метров длиной, полтыщи народу в экипаже, семьдесят две специальности! Машина – 9500 «лошадей», скорость – 14 узлов с половиной. Кроме того, последние четыре года капитанства на «Чуеве» Анатолий Александрович по сути работал капитан-директором целой флотилии, считай, флотоводцем: двенадцать добывающих судов было приписано к «Чуеву». И Семашко вёл капитанские часы и штормовые радиопереклички, самостоятельно менял районы промысла, определял очерёдность сдачи уловов, бункеровал флот, спасал больных и пострадавших от несчастных случаев, благо лазарет на базе был шикарный, а врачей он умел набирать, как Рокоссовский бойцов…

Да, 28 месяцев не выдерживали и стальные корабли, ломались, уходили в порт, становилась в док. А он продолжал работать и со своими, и с чужими добытчиками – с камчатскими, к примеру, у которых не было своей плавбазы. И по сей день он носит на руке именные, на заказ сделанные часы с дарственной надписью-благодарностью от камчатцев и датой: 1984. Он рассказывает о той работе так:

– Я швартуюсь к крошке РСу, камчадалу, и нарадоваться не могу: какие талантливые люди строили «Чуева»! Какой корабль! Какая гидродинамика, маневренность! Двухсотметровая громадина, а я швартую её – без всякой помощи, без буксиров, в море, в туман кромешный, я с мостика своих людей на баке не вижу, ага, швартуюсь, значит, к камчадалу (свои суда боялись таких швартовок), он заметил, у него в неводе тонн двести, надо срочно, до подхода циклона, взять эту рыбу…