Маша невольно рассмеялась и спросила, откуда Ксении это известно.

– А она мне сразу заявила, чтобы я к ней не лезла, потому что она детей терпеть не может, – спокойно объяснила та. – И дым в лицо выпустила. Она все время курила. И велела ее собачек фарфоровых не трогать. У нее собачки стояли на полке, такие хорошенькие, блестящие, мокрые с виду… как будто их настоящие собаки облизали. Я все равно потрогала, – похвасталась она. – Незаметно, пока все кричали друг на друга.

«Это она, наверное, о той самой ссоре на дне рождения у Якимовой, о которой говорила староста», – подумала Маша.

– Я бы тоже на них покричала. – В голосе Ксении гордость сменилась внезапным ожесточением. – Даже, может, побила бы их. Просто я отвлеклась на собак, так получилось. Они хорошенькие, я бы даже одну взяла себе, но из чужих домов нельзя ничего забирать, особенно гладкое.

«Почему именно гладкое? Какое-то очередное суеверие».

– А для чего бы ты покричала на них? – рассеянно спросила Маша. Она пыталась вообразить, как эта водоросль бледная, болезненный хилый росточек орет на Беломестову или, еще хуже, Кулибабу с ее большим непроницаемым безухим лицом.

– Они гниды.

– Что, прости? – изумилась Маша.

До сих пор ей казалось, что Ксения в Таволге занимает место сына полка. Сын полка не может приложить командира бранным словом.

– Гниды, – твердо и зло повторила Ксения.

Ее заостренное личико исказилось от ненависти, маленький рот сжался в красную линию. Пока Маша подыскивала правильные слова для вопроса, Ксения со всей силы пнула валявшийся на дороге камешек и проследила за его полетом прищуренными глазами.

– Так и отпинала бы их, – пробормотала она.

– За что? – негромко спросила Маша.

Ксения некоторое время шла молча, только сопела под нос.

– За то, что они бабушке наговорили, – сказала она наконец. – Бабушка плакала потом ночью. Твари.

Недоверие разбухало в Маше, точно губка, на которую все подливали воды. Наговорили Пахомовой? Здесь, в Таволге, где ей все уши прожужжали, как бережно они относятся друг к другу? И старуха плакала? Та самая, которая меньше часа назад хладнокровно пихала ее в спину, подталкивая к открытому люку? Высушенная до того, что в ней, кажется, и крови не осталось, не то что слез, а по венам течет медленная смола…

– В голове не укладывается, как такое могло произойти, – честно призналась Маша.

Ксения глубоко вздохнула.

– Ну, бабушка отругала их за музыку. Они очень громко включали радио, а там песни играли с матом. С самым настоящим матом, – сердито повторила она. – Бабушка позвала меня, привела к ним и сказала: если мои уши не жалеете, ребенка пожалейте. Марина ей ответила… – Ксения набрала воздуха и заговорила чужим высоким голосом: – «Это не ко мне вопросы. И кстати, не лапай статуэтки, котик. Тебя учили, что чужое без разрешения трогать нельзя? Тамара Михайловна, вы бы лучше за внучкой приглядывали, а не уши грели у чужого костра».

Насмешливый безапелляционный тон, брезгливость, которую Якимова не давала себе труда скрывать, – все это Маша явственно услышала в голосе Ксении.

Она, наконец, поняла, о чем идет речь.

«Дурные люди, если коротко сказать», – вспомнилось ей описание, данное Беломестовой.

Приятели, которых приглашала к себе Якимова и которые стали поводом для серьезного разговора на ее дне рождения, – после него Марина ушла в лес, обидевшись на соседей.

– Так это друзья Якимовой наговорили твоей бабушке гадостей?

– Угу. Корниловы.

Дорога вывела их на пригорок. С возвышения Маша увидела, как невдалеке среди редких сосен и бересклета синеет озеро – ровно такое, какое ей представлялось, окаймленное зарослями камыша и тростника, с ветхими мостками, спускавшимися к самой воде. По мере того как они подходили, все громче раздавалось лягушачье кваканье. Духоты, преследовавшей Машу в деревне, не осталось и в помине. Ветер гнал мелкую волну, на которой покачивались круглые толстые листья, словно вырезанные детьми аппликации, зеленые на синем, и ярко-желтые цветки кубышек.

Они спустились поближе к воде и расположились на траве. Маша предварительно прошла кругами, вглядываясь в землю.

– Что ищете? – полюбопытствовала Ксения.

– Хочу убедиться, что мы с тобой не окажемся на муравейнике.

– Муравейник мы бы сразу заметили! Он же высокий!

– Муравьиных троп тоже хотелось бы избежать. Я, честно говоря, терпеть не могу муравьев.

– У них попки вкусные, кисленькие, – поделилась Ксения.

На озере ее злость, так поразившая Машу, исчезла бесследно, от недавней вспышки гнева не осталось и следа. Девочка, ухмыляясь, наблюдала за Машей и небрежно отмахивалась от комаров.

Здесь было тихо. Во всех смыслах тихо. Даже мысли теряли яркость, постепенно уплывали в безмолвие, как облака за горизонт, и в голове оставался только ровный шум ветра. Лес смотрел в небеса голубым глазом озера. У листа кувшинки барахтался жук-плавунец.

– Вы крутитесь, точно собака перед тем, как лечь. – Ксению увлекла новая мысль. – А вы какой собакой были бы?

– Лабрадором, – сказала Маша, немного подумав. – Добродушный веселый простак, любит детей.

– Ну нет! Вы были бы этим, как его… Сейчас сама вспомню, не подсказывайте! А! Сеттером! Ирландским!

– Из-за цвета?

– Из-за толщины, – поправила девочка. – Они тоже плоские. – Маша засмеялась. – Ну, в смысле, тонкие! А вы поесть с собой случайно не взяли?

– Не взяла. Ты проголодалась?

– Не. Просто когда так сидишь, хочется что-нибудь пожевать! Вы «Смешариков» смотрели?

– Только первые сезоны. – Маша, подумав, легла на траву, запрокинула руки за голову. – Потом они перестали мне нравиться. Когда у них анимация поменялась.

– Мы их с бабушкой по телевизору смотрим. – Ксения тоже легла рядом. – Бабушка сначала ругалась, а потом стала смотреть со мной. И смеяться. Она со мной смеется. В правильных местах. Я смеюсь – и она.

Маша начала размышлять, как здорово дети умеют перепрыгивать с темы на тему. Только что говорили о собаках, и вдруг из ниоткуда появились «Смешарики»! Как это, интересно, связалось в девочкиной голове? Ведь не может быть, чтобы на самом деле само по себе, должна быть какая-то причина…

И вдруг поняла, что связь действительно есть. Что Ксения продолжает, в некотором смысле, рассказывать ей о бессовестных людях, которые довели до слез ее бабушку – бабушку, научившуюся вместе с ней смотреть «Смешариков», и не просто смотреть, но еще и смеяться в правильных местах. Это очень важно: когда обоим смешно от одной и той же шутки.

Маша приподнялась на локте.

– Ксень, что это за люди такие были, Корниловы?