– Муж с женой, – помолчав, сказала девочка. – На лицо вроде нормальные. Не сильно меняются, даже, может, совсем не меняются. – Эту фразу Маша не поняла, но переспрашивать не стала. – Готовят вкусно. Когда бабушка меня привела, у них мясом пахло! И пирогами! Я думала, меня угостят, – наивно призналась она, – а потом началось…

– Что они сказали бабушке?

Ксения сосредоточенно обгрызла ноготь на мизинце.

– Не хочу вспоминать.

– Ну и черт с ними, – согласилась Маша. – Они ведь больше не приезжали?

– Не. А Цыган, между прочим, до сих пор иногда хромает!

– Подожди, при чем здесь Цыган?

Ксения перевернулась на живот, с легкостью вывернула голову в сторону Маши под немыслимым углом. «Если бы я так сделала, у меня бы голова отвалилась. Вот же удивительный ребенок. Не шейка, а стебелек».

– Они к вечеру напились пьяные, – пояснила она, – и пошли бить бутылки о столбы. Бабах! Бабах! Стекла была вот такая куча. Оно острое, а там постоянно Цыган гуляет! Я раньше тоже бегала босиком, меня бабушка за это ругает. Мама привозила кроксы, у них цвет такой классный, оранжевый, только я их не люблю, они с ноги слетают. А со шнурками возиться – фуууу! Мы с бабушкой купили на рынке сандалии на липучках, я из них уже выросла, пальцы торчат. Но они все равно самые удобные! А Цыган порезал лапу, когда бегал по осколкам, прихромал к Валентину Борисовичу, бедняжечка, а тот пошел к Дораде…

– К кому?

– К Полине Ильиничне, – исправилась Ксения. – За ним кровь оставалась в песке, я видела! Целые блюдечки крови. За Цыганом, в смысле. Пришлось везти его в Вязьму, в ветклинику, чтобы зашить лапу. Подушечки!

Она снова перекатилась на спину, подняла руку и показала на собственной ладони, в каких именно местах накладывали швы бедному Цыгану.

– Я его потом на руках переносила через каналы на торфяниках, – похвасталась она. – Чтобы Цыган не прыгал. Ему нельзя было давать серьезную нагрузку на лапу. Так ветеринар сказал.

– Неужели ты тоже ездила в ветклинику?

При всем желании Маша не могла представить, чем могла бы девочка ночью помочь взрослым. Ксения производила на нее впечатление разумного и развитого ребенка. К тому же Тамара Михайловна привлекала внучку ко всем домашним делам. У Маши не было сомнений, что Ксения способна справиться с хозяйством на порядок лучше нее самой. Пахомова не делала никаких скидок на то, что девочка должна заниматься и вовремя сдавать зачеты, – на учебу Ксении время выделялось по остаточному принципу. Маша подозревала, что в глубине души Тамара Михайловна считает корпение над учебниками пустой тратой времени.

Но при всей ее самостоятельности Ксения оставалась десятилетним ребенком. Не для моральной же поддержки позвала ее с собой Беломестова?

– Валентин Борисович мне все рассказал, – развеяла ее непонимание девочка. – Они ездили вдвоем, а он мне всегда повторяет, кто что говорил. Если бы все произошло днем, меня бы обязательно взяли с собой, потому что взрослые должны, так сказать, обеспечить ребенку разнообразие впечатлений.

Маша не выдержала и засмеялась, до того точно Ксения скопировала интонацию Колыванова.

– Когда я ходила на кладбище, Цыган составил мне компанию, – поделилась она, – и он бегал как здоровый. Никогда бы не сказала, что у него была травма.

– Больше года прошло, – по-взрослому отозвалась Ксения. – Правду говорят: заживает как на собаке. А зачем вам наше кладбище? Местечко себе присматривали?

Маша фыркнула. Она никак не могла привыкнуть к ехидным шуточкам, которые время от времени отпускала Ксения, копируя то ли бабушку, то ли Беломестову, то ли кого-то третьего, но только не Колыванова – деликатный Валентин Борисович никогда не стал бы насмешничать.

– Искала могилу Марины. Потом мне объяснили, что она пропала и могилы нет.

Ксения, кажется, хотела что-то сказать, но сдержалась.

– Марина все равно отсюда уехала бы, – сказала она после долгого молчания. – Никто не знал. Она только мне сказала. Хитренькая такая: сначала взяла с меня слово, что я никому не разболтаю, а потом говорит: учти, малявка, я отсюда уеду! Только душу отведу напоследок! Ой, – спохватилась она, – а можно было рассказывать, раз она уже померла? Или это считается как нарушение обещания?

– Можно-можно, – успокоила Маша. – А что она имела в виду – насчет души?

– Не знаю, – с сожалением признала Ксения. – Но уж не про грибы, это сто процентов! Правда, она пьяная была, могла и выдумать… Взрослые, когда бухие, могут дичи наплести! У матери как-то был один такой…

Она осеклась, замолчала и стала с независимым видом жевать травинку. «Бедный ты детеныш», – мысленно сказала Маша, рассматривая тощие косицы, из которых торчали волоски. Ксения явно не знала, как вернуть разговор на рельсы, с которых он съехал. Маша пришла ей на помощь:

– А что, Марина часто выпивала?

Ксения повернулась к ней, взглянула испытующе. Маша надела вежливое вопросительное лицо; его выражение означало, что она в меру интересуется делами Таволги, но лишь постольку, поскольку ей приходится здесь временно жить. Девочка, кажется, успокоилась и перестала ругать себя за слишком длинный язык.

– Не, редко. Может, по вечерам хлопнет стопочку перед телевизором…

Ее правая рука взлетела вверх, наклонила невидимую бутылку. Ровно через десять секунд, необходимых, чтобы наполнилась стопка, бутылка вернулась в вертикальное положение. Ксения поднесла к губам пальцы, обхватывавшие несуществующее стекло, запрокинула голову, облизнулась и испустила удовлетворенный вздох.

«Ну, блеск. Тамара Пахомова, похоже, еще и пьянчужка». Маша прекрасно понимала, что эта короткая, но выразительная пантомима возникла не на пустом месте.

– Но вообще-то я не в курсе, врать не стану, – спохватилась Ксения. – Я не то чтоб с Мариной каждый день общалась. Может, она вообще была запойная! Знаете, как бывает: человек такой алкаш, что ему нужно постоянно выпивать, чтобы никто не заметил, что он алкаш.

«Я-то знаю, – мысленно ответила Маша. – А вот откуда десятилетний ребенок это знает – это хороший вопрос. То есть как раз плохой. Плохими мы назначаем те вопросы, ответы на которые нам не нравятся».

Ксения выбросила травинку, встала и потянулась. Маша тоже поднялась, смахнула с джинсов жучка. Теперь они стояли рядом и смотрели на озеро. Ветер усилился. Желтые головки кубышек покачивались, как поплавки, под которыми клюет большая рыба.

Маша попыталась примерить на себя жизнь этого ребенка. Крошечная община. Ни одного ровесника. Да что там – ни одного человека младше тридцати! Интернет? Книги? Если только Колыванов привозит их из библиотеки в Анкудиновке. Вся жизнь проходит среди взрослых людей, взрослых разговоров, сплетен и проблем.

– Слушай, а тебя огорчало, что Марина с тобой не общается? – спросила она.