Этот не потерялся, а оскорбился.

«Я извиняюсь, конечно, Наталья Петровна, но это ведь хамство чистейшей воды, – сообщил он. – Невербальная агрессия, вы заметили? Ничем не спровоцированная, я особенно хочу это подчеркнуть».

«Очкарик, в жопе шарик поехал на футбол! – выразительно продекламировала Ксения. – Очки ему разбили, сказали: это гол».

Щекастый побагровел и снял очки. Ну точно: зенки у него были как яичные белки, в которых плавает сероватый переваренный желток.

«Что, яйца решил проветрить?» – обрадовалась Ксения.

На этом их совместный ужин и закончился.

Вскоре после этого ее отправили к бабке.

…Кружка звякнула на крыльце. Бабка пила воду. Если бабка начинала делать то, чего обычно не делала, значит, что-то серьезно пошло не так.

И точно: когда Тамара вошла в дом, она не накинулась на Ксению – почему на постели валяешься?! – а села на стул и уставилась в пустоту.

Глаза у нее тоже стали пустые, как две миски, вылизанные голодными собаками. Ксения повозилась, чтобы бабка заметила ее и устроила выволочку. Вызверится на нее бабка или нет?

Бабка молчала. Не замечала ни кровать свою, ни внучку на кровати.

Ксения восстановила мысленно, что произошло этим днем. Бабка за завтраком была такая же, как обычно, значит, причина спрятана в следующих нескольких часах.

Вроде бы ничего особенного. Утром зашла тетя Маша. Нарядная! В платке, как будто в церковь собралась! Ксения ее даже не узнала в первую минуту и чуть не закатила скандал, но едва услышала, что предстоит идти на озеро, передумала.

Пока они были на озере, бабка навестила Колыванова.

Что еще?

Ничего.

Неужели Валентин Борисович наговорил ей чего-то страшного? Нет, от него такой подлости ждать нельзя.

Тогда что происходит?

И зачем вообще она побежала к Немцу? Как пить дать, советоваться, или пожаловаться, или наябедничать на нее, Ксению.

Но Ксения поводов не давала.

Правда, на прошлой неделе они отчаянно поругались из-за мертвецов. Бабка считала, что размороженную куриную печенку унес Федор, ее двоюродный дед, а Ксения стояла на том, что это кошка Дорады постаралась. Хитрая Люшка открыла для себя лаз в сетке на кухонном окне и бессовестно подворовывала.

В пользу версии Ксении говорил кровавый след от размазанной печенки, тянущийся к окну. Но бабка раскричалась, что дед обожал печень в молоке, к тому же суббота – это его день, жена всегда отпускала его по субботам проведать родню.

Федор был умный. Он объяснял, чем нужно закупаться, гречкой или, допустим, солью. Рассказывал, какая будет зима: снежная или не очень. Предупреждал о заморозках. Полезный был покойник этот Федор, совсем не то, что второй дед, Алексей, который только расстраивал бабку и ничего толкового не говорил.

– Порядка нету, – вдруг сказала Тамара скрипучим голосом.

Ксения обрадовалась было, что это о ней, но оказалось, что бабка разговаривает сама с собой.

– Кто в землю, тому положено в земле, – бормотала бабка. – Кроме среды и субботы. А так что же получается? Привели, а обратно – забыли? Может, не далась? Пестуны-пестуны, ох, а нам-то что делать?

Бабка раскрыла ладонь, сосредоточенно уставилась на нее, снова что-то обдумывая.

– Через воду? Нельзя. – Она загнула большой палец. – По огню? Уйдет. – Загнула указательный. – Яма – она яма и есть. Ох, напасть на наши головы. Она если зубами будет рвать, тогда как быть? Зубы-то у нее хорошие, Каплан делал, Каплан плохого не делает, я сама у него мосты ставила в девяносто шестом… или в девяносто седьмом?..

Она задумалась, шепча себе под нос, перебирая даты, как горох.

Затем поднялась, кряхтя, подошла к своим истуканам. Принялась трогать ягоды клюквы перед ними. Бормотала теперь совсем уже тихо.

Ксения сползла с кровати, подкралась поближе. Но разобрать по-прежнему не могла ни слова. Зато увидела, что Тамара делает. Бабка давила ягоды. Положит одну на ладонь, а пальцами другой руки давит, точно клопа. И соком обмазывает разинутые пасти своих каменюк, красит им рты изнутри.

Ксении стало не по себе.

Последний раз бабка обращалась к камням, когда меняла ей имя. Ксению привозили в деревню и раньше, – изредка, когда матери взбредало в голову проверить, как дела в Таволге. И никогда, ни единого разика не называла ее бабка Алисой. «Алиса – это кошачья кличка, – отрезала она однажды. – Ребенка так звать – грех».

До шести лет Ксения была «деточка».

А потом мать оставила Алису в деревне на целую неделю. Сразу после ее отъезда бабка подвела девочку к идолам, заставила вложить пальчики в пасть самого страшного. Алиса хотела зареветь, но Тамара так глянула, что она прикусила язык. Стояли, молчали. Девочка шмыгала носом.

– Когда родилась? – прокаркала бабка.

Алиса не сразу поняла, что спрашивают именно ее.

– Я не знаю… – Она и впрямь не помнила, когда у нее день рождения.

Бабка обругала ее бестолочью, усадила на стул и отправилась искать сотовый, чтобы позвонить матери. Выяснилось, что родилась Алиса пятого февраля. Бумажку с корявой надписью «пятое февраля» бабка положила в рот каменному чудищу, размазав по ней ягоды земляники, вытащила на следующее утро. Что уж там бабка вычитала на ней, Алисе известно не было, но Тамара взяла ее за руку, отвела к Беломестовой, у которой был дома компьютер и более-менее нормальный интернет, и вместе они нашли сайт со святцами. «Ксения», – прочла бабка, когда ткнули в пятое февраля.

Выпрямилась, вполне удовлетворенная.

Имя легло на девочку, как родное. В глубине души она всегда ощущала, что имя Алиса существует отдельно от неё. В «Алисе» сидела лиса, разложив вокруг лапок пушистый хвост, а где лиса – там и заяц, и нора, а в норе – барсук, а над норой – сосна с дуплом, в котором обитают белки, и все эти звери жили, прыгали, ссорились, спали и ели в ее собственном имени, так что для самой девочки места там почти не оставалось.

«Ксения» было имя просторное, как комната. Алиса вошла в него, огляделась. И поняла, что она здесь хозяйка.

Впервые в жизни у нее появилось что-то по-настоящему свое.

Игрушки мать могла забрать в любой момент, чтобы подарить сыну или дочери одного из своих щекастых. Так исчезли заяц Яша и безымянный медвежонок с заштопанным ухом. А вот имя – имя полностью принадлежало девочке. Его не отнимут.

– Где две беды, там и пять, – сообщила бабка.

Ксения не выдержала.

– Бабушка, что случилось?

Даже на кукушку в часах Тома обратила бы больше внимания. Она ходила, бормотала, шепталась со своими идолами, и постепенно из ее бормотания перед внимательно слушавшей девочкой стала вырисовываться картина случившегося. Ксения сначала обмерла, потом догадалась спрятаться под стол. Затаилась, забывая дышать.