– Да, пожалуйста.

Сэмюэль взял самый большой кусок с тарелки, протянутой ему Грейси. Он уже давно оставил всякие церемонии. Это был самый вкусный пирог, какой он когда-либо ел в своей жизни.

Грейси смотрела на него с самым серьезным видом.

– Вы выясните, шо это было, да? Я имею в виду, шо взаправду произошло и почему?

Телману хотелось, чтобы ее преклонение перед ним составляло хотя бы десятую часть ее преклонения перед Томасом. И все же надежда, которую излучало ее лицо, пусть даже порожденная отчаянием, вызывала восхищение и внушала опасение. Сможет ли он оправдать ее? Инспектор весьма смутно представлял, что ему следует делать дальше. Что сделал бы Питт на его месте?

Ему нравился его шеф, он вынужден был это признать, хотя они и расходились во мнениях по многим вопросам. В свое время Сэмюэля сильно возмутило назначение Томаса на должность суперинтенданта. Он не был джентльменом и не мог ожидать от своих подчиненных, что те будут подчиняться ему в большей степени, чем любому другому обычному полицейскому. Однако Питту довольно редко изменяло благоразумие, хотя он и отличался некоторой эксцентричностью.

Хорошо это или плохо, но суперинтендант Питт вошел в жизнь Телмана. Инспектор часто бывал у него дома, они расследовали вместе много дел. И помимо всего прочего, их связывала Грейси.

– Да, конечно, – ответил ей Сэмюэль с набитым ртом, жуя пирог.

– Вы проследите за энтим Римусом? – не оставляла она его в покое. – Миссис Питт пытается разузнать как можно больше об мистере Феттерсе, но покамест энто ей не оченно удается. Я скажу вам, ежели она узнает шо-нибудь новое.

Девушка выглядела усталой и напуганной.

– Вы ж ведь не бросите энто дело, правда? – не унималась она. – Никто энтого не сделает, кроме нас!

– Я ведь уже сказал вам, – спокойно произнес полицейский, встречаясь с ней взглядом. – Я постараюсь все выяснить. Ешьте свой пирог, а то вы похожи на тощего четырехпенсового кролика. И налейте чаю.

– Он покамест не заварился, – сказала служанка.

Тем не менее она налила гостю полную чашку.

Шарлотта открыла утреннюю газету – скорее от чувства одиночества, чем из интереса к политическим событиям, описаниями которых она изобиловала, поскольку партии готовились к грядущим выборам. Журналисты ополчились на мистера Гладстона, понося его за игнорирование всех вопросов, за исключением Го́мруля[7], и отказ от всяких усилий по введению восьмичасового рабочего дня. Но миссис Питт не рассчитывала на честность и справедливость со стороны прессы.

В газете сообщалось также о железнодорожной катастрофе в Гуизли, на севере. Два человека погибли, несколько получили ранения. Банк «Нью ориентал бэнк корпорейшн» был вынужден изъять капиталы и приостановить некоторые платежи. Значительно снизилась цена на серебро. Упали котировки акций на биржах Мельбурна и Сингапура. Разорилась «Гатлинг ган компани». Маврикий серьезно пострадал от разрушительного урагана.

Дальше читать женщина не стала. Ее взгляд скользнул по странице вниз, и вдруг в глаза ей бросилось набранное жирным шрифтом объявление о том, что Джон Эдинетт должен быть казнен этим утром в восемь часов. Она инстинктивно взглянула на настенные часы – те показывали без четверти восемь. Миссис Питт пожалела, что не прочитала объявление позже, хотя бы на полчаса. Как она могла забыть об этом? Надо было посчитать дни и воздержаться от просмотра сегодняшних газет!

Эдинетт убил Мартина Феттерса, и чем больше Шарлотта узнавала о последнем, тем большей симпатией проникалась к этому человеку. Он был подлинным энтузиастом, отважным человеком и оптимистом, любившим жизнь во всем ее многообразии. У него была страсть к знаниям, и, судя по его научным трудам, он стремился делиться ими со всеми, кого это могло интересовать. Его смерть явилась утратой не только для его жены, археологии и хранителей древних артефактов, но и для всех, кто был с ним знаком.

Как бы то ни было, казнь Эдинетта ничего не меняла. Шарлотта сомневалась, что эта мера может положить конец убийствам в будущем. Предотвратить преступление способна неотвратимость наказания, но не его суровость. Если человек думает, что совершенные им деяния могут остаться безнаказанными, вероятность возмездия его не останавливает.

Открылась задняя дверь, и в кухню вошла Грейси, несшая несколько приобретенных на рынке селедок.

– Ну вот, ужин у нас есть, – весело сказала она, положив рыбу на тарелку и убрав ее в шкаф для продуктов.

Девушка продолжала рассеянно разговаривать сама с собой о том, что подойдет для того или иного блюда, сколько муки и картофеля у них осталось и хватит ли им луковиц. Теперь они расходовали много лука при приготовлении своей очень простой пищи.

В последнее время Грейси выглядела озабоченной, и Шарлотта полагала, что это связано с инспектором Телманом. Ей было известно, что он приходил к ним на днях, хотя она и не видела его, а лишь слышала его голос. Шарлотта не вышла из комнаты, поскольку вид Сэмюэля, сидящего на месте Питта, лишь усугубил бы терзавшее ее ощущение одиночества. Миссис Питт была рада за горничную и сознавала – лучше, чем сама Грейси, – что Телман ведет безуспешную борьбу со своими чувствами к ней. Но сейчас ей было бы чрезвычайно трудно изображать бодрость духа. Она изнемогала от тоски по мужу. Без него вечера казались ей пустыми и бесконечно длинными. Некому было рассказать о том, как прошел день, пусть даже он и не был отмечен мало-мальски значимыми событиями. Темой разговора зачастую становились такие банальности, как распустившийся в саду цветок, гулявшая среди соседей сплетня или какое-нибудь забавное происшествие. И если у Шарлотты что-то шло не так, она нередко ничего не говорила супругу, поскольку сознание того, что всегда можно поделиться с ним своими проблемами, само по себе служило ей утешением. Странное дело, думала она теперь, неразделенное счастье ощущается лишь вполовину, в то время как неразделенное несчастье переносится вдвойне тяжелее.

Но гораздо сильнее одиночества миссис Питт мучило беспокойство о том, нормально ли Томас питается, тепло ли ему и есть ли кому стирать его одежду. Находит ли он хотя бы частицу душевного тепла, которую ощущал в лоне семьи? Женщина испытывала постоянную тревогу из-за грозившей ему опасности – не столько со стороны анархистов, бомбистов и всех тех, кого он разыскивал, сколько со стороны куда более могущественных врагов из «Узкого круга».

До нее не сразу дошло, что пробили часы. Грейси добавила угля в огонь.

Шарлотта старалась отвлекаться от преследовавших ее мыслей, и в течение дня ей это удавалось. Но вечерами, когда повседневные заботы отступали на задний план, в ее душе поселялся страх. Морально она была опустошена, но физически не чувствовала себя в достаточной мере уставшей. Ей не доводилось бывать в Спиталфилдсе, но она отчетливо представляла темные улицы, промозглую сырость, маячащие в дверных проемах фигуры и чувство постоянной опасности. Сколько раз она лежала ночью без сна, напряженно прислушиваясь к каждому шороху, остро ощущая пустоту рядом с собой и с болью в душе думая о том, где он сейчас, лежит ли тоже без сна, как и она, тоскует ли по ней…