Через два часа я, обвиваясь вокруг Диминого туловища прямо посреди танцплощадки, под сиянием цветных лампочек, быстро перебегающих с одного конца зала на другой, и под действием трех выпитых коктейлей чувствовала себя бесповоротно счастливой. Взяв на вооружение то, что темнота — пусть даже разбавленная светомузыкой — это друг молодежи, Каретников посильнее прижал меня к себе и начал целовать. Сначала я поддалась, но затем отстранилась.

— Что-то не так?

— Здесь душно. Пойдем на улицу.

— Как хочешь.

Мы вышли на свежий воздух. Я сразу протрезвела, хотя и пьяной-то особо не была. Но отличное настроение меня не покинуло, ввиду чего я поведала ухажеру страшную тайну: мы с Юлькой все время путаем дома во тьме ночной и вот уже который раз приходим к чужым людям. Раздеваемся, ложимся в постели, а там… пацаны! К сожалению, это семейство приняло нас за гейш, не поняв, что это было недоразумение, а мы почему-то так и не потрудились объясниться, как результат — пальба по всем четверым из ружья.

Хохотали мы долго. Очень долго. Всю дорогу до дома. Под конец пути начало смеркаться, и мы, испугавшись нового вторжения в чужие владения (хоть сегодня были вооружены газовым пистолетом в разобранном, правда, виде), припустились бежать галопом, затормозив только у самого дома бабы Дуси, которая вышла нас встречать.

— Это ваш дом, точно? — решил уточнить Димка. Получив утвердительный кивок, ретировался, а сама Евдокия Карловна принялась объяснять причину своего беспокойства:

— Представляешь, Юленька, что творится? Гейши теперяча ходят по домам вместе со своими сутенерами! И если кто отказывается от услуг, навязывают их насильным путем! Вот жисть-то пошла! Катеньку только-только встретила, минут двадцать назад, теперь тебя. Все, моя душенька спокойна, идем ужинать, и я могу с чистой совестью лечь спать.

Дома мы пытались отказаться от ужина, так как нам нужно было идти на операцию, пока совсем не стемнело (этого мы, разумеется, говорить не стали, обошлись объяснением — спасибо, не голодны), но хозяйка ничего и слушать не хотела. Поедая за столом рис с бумажными сосисками (насчет бумаги я, может, и утрирую, но мясом там не пахло), она принялась делиться информацией, полученной из новостей, переданных по новому телевизору соседки.

— Что случилось-то вчера! А кто-то в рок не верит. Есть он, рок, девоньки, есть, и он наказывает людей за плохие дела! Помните, я про бывшего жильца говорила, того, что бандит? Я ж документы читала его, когда жилье предоставляла, но где ж в моем возрасте все упомнишь… Помню только фамилию его — Разин. Как Степан Разин, оттого и отложилось в мозгу. В милиции называла фамилию, сказали, бандит, брось бабка за деньгами гоняться, не вернет никто! А тут новости гляжу — он! Представляете, поехал на экскурсию в пещеры, а мост через руку оборвался, и он разбился насмерть! Водолазы тело нашли, документы в кармане были. Разин, сказали. Так я даже по фотокарточке его узнала! Как подскажете: идти мне в милицию, то есть теперь полицию, говорить о нем? Может, вернут они мне деньги, коли у него найдут, а?

Я была обескуражена таким поворотом — мы снимаем то же жилье, что и тот тип, который убил Корчагина, его сестру и пытался убить нас! — и все же нашла в себе силы ответить:

— Нет, я думаю, не имеет смысла никуда ходить. Если у него были какие-то сбережения дома — их забрали родственники или знакомые. Если при себе — присвоили менты. Либо те, кто вовремя подсуетился. К тому же вы не заключали с ним никаких контрактов и расписку с него не брали. С какого бодуна вам отдадут деньги?

— Эх, жаль. Спасибо, Юлечка, что разъяснила. Вот ведь дура была доверчивая, да? Ну ладно, теперь всегда вперед плату беру.

Сама Юлечка — та, что на самом деле Юля — сидела чернее тучи.

— Что-то случилось? — прошептала я ей на ухо. Она лишь молча покачала головой.

На попутке мы добрались до городского кладбища. С собой взяли лопату, лом и фонарик. По дороге я все думала про наше дело. Этот самый Разин, живя в том доме, где мы сейчас живем, ночуя, возможно, на той же постели, где я сейчас ночую, обдумывал план кражи карты у Корчагина. Что он обещал ему взамен? Отчего Корчагин не побоялся идти на «стрелку»? Или… может, он обратился в органы, а Разин это выяснил, потому и разделался с ним? И почему же у Алексея не было второй части карты, если он знал, где она лежит? А вдруг… Вдруг он тоже не знал точное место? Лишь то, что сам мне сказал: «Нежух» и «третья ступень»? Тогда кто же спрятал сокровища и сообщил ему столь призрачные координаты?

— Катя… Что-то мне как-то несильно охота туда идти! — стоя перед воротами с поржавевшей табличкой «Туапсинское кладбище», дрожащим голосом поведала мне о своем страхе подруга, прервав мои веселые мысли и вернув на землю.

Вокруг не было ни души, лишь темные памятники, могилы, свежие и старые, облезлые ограды и тысяча ярких звезд в суровом черном небе. На землю опустился густой мрачный туман, и кресты, окутанные светло-серой полупрозрачной дымкой, наводили в наши души попеременно тоску, депрессию и липкий, холодный, животный ужас, заставляя чувствовать себя героинями мистического триллера, в эпилоге которого мы будем растерзаны голодными волками-оборотнями или кровожадными красноглазыми, белокожими вампирами.

— Ничего не остается. Нам нужна карта, не забывай! Ты ничего не рассказала Мишке-Золушке?

— Нет. Я же обещала.

Так, Юлька не хихикнула в ответ на ироничное прозвище, значит, дела плохи. Того и гляди в обморок грохнется.

— Юля, если ты решишь, что твоему сознанию пора нас покинуть, предупреди заранее. Я вернусь домой за каталкой, чтобы можно было тебя как-то перемещать по земле, а то моих сил не хватит носить тебя на руках. Кстати говоря, пока я буду отсутствовать, ты станешь, совсем беспомощная, куковать здесь одна, смекаешь?

— Д… да. Ик! — икнула испуганная подружка и произнесла со всей болью в голосе, заикаясь на каждом слове: — Я н… не хочу ос… таваться з… десь одна. Эт-то плохое место.

— В конце реплики ты заикалась значительно меньше, чем вначале, это большой успех. Ну-ка прочти вслух «Смерть поэта» Лермонтова без единой запиночки, и мы сможем спокойно приступить к выполнению задуманного.

— Л… Лермонтова? — переспросила Образцова, еще сильнее трепеща после моих слов. — Пог… гиб поэт, нев… вольник ч… ч… ч…

— Так все, достаточно. Три с минусом, но из школы тебя, так уж и быть, не выгоняю, так что это неплохой результат. Пошли. — Включив фонарик и светя им перед собой, я храбро потопала к центру кладбища. Там находился склеп отошедших в иной мир членов семьи Нежух. Помня о рассказе Каретникова: «Нежух — фамилия. Это старинный род, члены которого помогали строить город. Их склеп находится на здешнем кладбище», — вчера, когда еще была трезвой, как огурец, выяснила у бармена конкретное местонахождение склепа, пока Димка был в комнате для мальчиков. Он подтвердил Димкины показания, добавив, что кладбище в городе только одно, и склеп имеет место быть в самом центре.