– Довыденко! – Отброшенный взрывом пулемет, безвольно раскинутые руки, лицо, уткнувшееся в землю, мокрые, потемневшие волосы затылка и окровавленная ткань изодранного в клочья рюкзака.

– Кудинов, гранатометчиков… Кудинов, как понял? – И тотчас, опережая мои слова, раздался со стороны спины одинокий винтовочный выстрел.

– Есть! – И тут же очередной щелчок.

Вот чертяка! Я, кажется, успел увидеть почти выскочившего в прогал и тут же повалившегося на спину чеченца, коричнево-черный раструб «РПГ» которого упал в глубину кустарника. Молодец, Куделя! Лишь бы не забывал менять позиции. И тотчас, словно в ответ на потерю гранатометчиков, слаженный залп из «ГП-25», глухие шлепки и грохот разрывающихся в кронах «вогов». Осколки ударили по лопающейся листве, зашлепали по коре окружающих деревьев, что-то ощутимо приложилось о мою спину, обожгло ногу. Вниз посыпались зеленая труха и ветки.

– Аллах акбар! – прозвучал сквозь непрекращающуюся перестрелку крик на правом фланге, и сразу же застучали длинные, нескончаемо длинные пулеметные очереди.

«Калинин, Тушин? Уф, живы».

– Калинин… как там у тебя? – Завывание развешанных на столбах проводов в зимнюю ночь – это гудят микрофоны наушников или мои барабанные перепонки?

– Ползут, сволочи! – Голос сержанта едва слышен скорее из-за стоящего вокруг грохота, чем из-за сцепленных от злости зубов.

Стреляю по мелькнувшей вдалеке тени и прислушиваюсь к какофонии боя. Меня беспокоит левый фланг, с которым нет связи. Там только эхо разрывов и перестук пулемета. За то время, пока я пребывал в прострации, плотность огня едва ли уменьшилась. Так, надо срочно к Чаврину. И, словно опомнившись, воскликнул:

– Юдин, к Довыденко, живо! – Сколько же секунд у меня ушло на принятие решений? Минута? Полторы?

– Командир, промедол! – потребовал боец, бросаясь к раненому.

– Идиот! – Коротко, доходчиво, без объяснения причин. Чему его только учили?

– Витя, прикрой! – Это не меня, это придурка Юдина, оттаскивающего раненого пулеметчика. Хорошо, если раненого…

Все, к Чаврину. Ху, ху, ху, – три коротких выдоха, набираясь решимости, – и бросок влево, пригнувшись почти к земле. Низко опущенные ветви бьют по лицу, чиркают, скрежещут о брезент «горки». О том, что пули проносятся совсем рядом, замечаю по срубаемым и падающим под ноги ветвям, хлюпающим звукам всасывающих пули деревьев. Небольшая канава. Прыжок. Не выпуская из рук оружия, кувырок через правое плечо, и последние метры по-пластунски, вжимаясь в землю, обдирая лицо и пальцы, держащие оружие, о шипы устилающей ее ежевики. Вот они – вздрагивающий от толчков собственного пулемета Чаврин и развернувшийся влево, почти в тыл, Николай Вячин. Куда это он? А, все ясно: добрый десяток «типов» прорвался далеко во фланг и теперь пытается окучить моих парней слева. Ну-ну, счас. Меня им еще не видно. Медленно поднять автомат… Немного успокоиться, задержать дыхание… Не обращать внимания на свистящие рядом пули – они все выше, гораздо выше, во всяком случае, хочется в это верить. Успокоить дрожание рук – все-таки приложило меня здорово… Так, троих вижу. Задержать дыхание – мягкий спуск – ровная мушка, мягкий спуск – ровная мушка. «Ну, гад, высунься, ну же!» Короткая очередь. «Чех» (похоже, сидевший на корточках за небольшим взгорком) подскочил, словно пытаясь отпрыгнуть от пронзивших его лобешник пуль и, взмахнув руками, грохнулся навзничь. Кинувшийся к нему ваххабит, схлопотав свою порцию свинца (выпущенного то ли мной, то ли одновременно стрелявшим Николаем), рухнул рядом. Третий поспешно юркнул за деревья и благоразумно затаился.

– Ну, на хрен… – Пулемет умолк, сам пулеметчик перевернулся на спину, перехватив левой рукой окровавленное запястье правой. – Е…

Я уже оказался подле него, но привычно потянувшись к «ИПП», взглянул в глубь леса и, чертыхнувшись, дернул на себя пулемет раненого Чаврина.

– Серега, сам! Сам, Серега!

Краем глаза увидев, как Чаврин кивнул, я, уже не обращая внимания на лежавшего за камнем и готовившегося бинтовать свою рану разведчика, прильнул к пулемету, прижал левой рукой приклад и нажал спусковой крючок. Казалось, я вижу каждую пулю, вижу их следы – оставляемые ими в воздухе, на поросшей ежевикой и черемшой земле, на темной коре деревьев, на раздираемых разгрузках попадавшихся на их пути «чехов». Слева направо, справа налево, не прекращая давить на спуск и с трудом удерживая вздрагивающее от собственной мощи оружие. На несколько мгновений я словно слился с ним полностью, стал одним целым, не замечая ни шуршания ответных пуль, ложившихся рядом, ни свиста чужих рикошетов от тех пуль, что плевками падали чуть дальше, ни разрывов летящих, но по счастливой случайности не долетающих до нас «вогов» и гранатометных выстрелов. Я лежал, будто в своей отгороженной от всего мира келье, в которой до меня не доносилось ни вскриков умирающих, ни воя раненых, ни воплей по-прежнему идущих в атаку моджахедов. Жаль, что лента в пулемете была всего одна, и в ней не было бесконечного множества патронов. Плоская черная металлическая змея осыпалась в примятую коробом траву. И сразу – рой пуль, визг, грохот, шуршание дрожащих крон.

– Серега, ленту! – Сунув пулемет за спину, под руки закончившего делать себе перевязку Чаврина, я, подтянув лежавший под боком автомат, помог Вячину прижать уж слишком зарвавшегося «чеха» и, крутанувшись, словно веретено, начал менять позицию в сторону небольшого, выступающего на местности бугорочка.

– Командир! – Спутать зазвучавший в наушниках голос Тарасова было невозможно ни с чьим другим. – Хреново, командир!

– Конкретней? – Чтобы ответить, мне пришлось вжаться в землю. Присмотренный мной и такой вожделенный бугорок оставался еще в паре метров.

– «Чехи» в полусотне шагов.

– Всем приготовить гранаты! Виктор, пулеметчика в тыл! Пусть уносят, как понял? – Уточнять, как там мой Довыденко, я не стал. Сейчас мое беспокойство ровным счетом ничего не значило. Но я надеялся…

– Гранаты! Раненого в тыл! – отозвался подполковник.

Еще раз – уф. Значит, жив.

– Огонь гранатами по моей команде, и сразу отход. Поняли меня? – домашние заготовки вроде вариантов различных действий спутались в голове в сплошную, вязкую кашу, разбирать и раскладывать которую по кучам уже просто-напросто не было времени.

– Да. – Значит, фешник стянул радиостанцию у Довыденко. Сделать такой вывод оказалось несложно.

– Калинин, понял меня? – Пару секунд молчания и тоже короткое:

– Да.

Все бы хорошо, но, увы, пока я болтал, «чехи» на нашем фланге подошли совсем близко. Пришлось разрядить весь магазин, прежде чем выкроилась секунда привлечь внимание Вячина.

– Коля, – и чуть тише, – гранаты!

Он скорее распознал мои поспешные действия, чем услышал хрип заглушаемого выстрелами голоса. Нам уже совершенно не давали подняться. Похоже, «чехи» предприняли самую последнюю, самую решительную атаку.