– Наш город? Устроить массовые поджоги, как поляки в Петербурге в тысяча восемьсот шестьдесят втором году?

Лыков поморщился:

– При чем тут поляки? Не доказано.

– А кто же еще? Мне покойный батюшка определенно указывал на панов.

– Вернемся к Екатеринодару. Мы не знаем, что именно задумали злоумышленники. Во главе диверсантов стоит известный бандит по кличке Варивода…

– Это слово на балачке означает «мучитель, изувер».

– Я в курсе, Владимир Аполлонович. Вы, случайно, сами с ним не встречались? Когда набирали себе охрану.

– Нет, но Семафор говорил мне про него. Злой человек. Злой и безжалостный. Я думал его купить, но побоялся. Кроме того, Семафор сказал, что парень уже к кому-то подрядился и на сторону не пойдет.

Лыков взялся за карандаш:

– Мне нужен, значит, ваш Семафор. Он лично знает атамана, пусть выдаст его.

Довгило предостерегающе поднял обе ладони:

– Васька не выдаст, у них с этим строго.

– Вы имеете в виду уголовных?

– Да. Семафор, то есть Василий Алавердин, тоже очень жесток. Может, похлеще вашего Вариводы. Он из банды «факельщиков», но уцелел, когда Пришельцев их разгромил. Общается со «Степными дьяволами», у меня атаманил. Он считай что «иван» и ронять высокую уголовную репутацию не будет. В преступной иерархии Кубани Алавердин сейчас номер первый. Когда я ехал с большой суммой по делам, всегда брал его с собой. И видели бы вы, как в степи встречают его отчаянные головорезы! С таким почтением и архиерея не принимают.

– Почему же Пришельцев о нем ничего не слышал?

Довгило пояснил:

– Василий крут на расправу, о нем говорить опасно. Узнает он про наш с вами разговор, что я наболтал о нем, и мне конец. Прямо в тюрьме зарежут. Вы уж того… Ладно? Можно дальше без протокола?

– Хорошо, – статский советник отодвинул бумагу. – Но вы должны рассказать мне про Семафора все, что знаете. Потом быстро переправим вас в Баку, по старому делу. Вряд ли у «ивана» такие длинные руки.

Мыловар несколько успокоился и продолжил говорить про начальника охраны.

– Он очень ловок. Неслучайно единственный сбежал от облавы, и ваши не смогли его поймать. Умный, ведет собственные коммерческие предприятия. Правда, которые с душком. Вот, например, «блины»[49] взять на реализацию была его идея. А я ввел в коммерческий оборот десять тысяч денег Семафора, играю ими на Лондонской бирже. Ох! Вы правы – лучше их сейчас вывести от греха подальше. А то ведь Ваське потом не объяснишь про падение котировок… Голову снимет.

– Где он мог спрятаться?

– Пожалейте! Если вы его там примете, он сразу догадается. И до Баку я не доеду. Увольте ради Христа. Он мне бебехи[50] на голову намотает.

На этом беседа застопорилась. Довгило боялся своего приятеля больше всей полиции империи. И не выдал его убежища. Зато он сообщил любопытную деталь. По словам мыловара, в январе именно Алавердин раздобыл по просьбе Вариводы оружие. То самое, с которым ограбили банк в Новороссийске.

– А кто убил фельдфебеля, вынесшего карабины со склада? – ухватился за новость статский советник.

– Про это я ничего не знаю. Но Семафору убить человека раз плюнуть.

Лыков вернул разговор к нефти.

– Какого вы мнения о Дробязкине?

– Вертухай[51], – уверенно классифицировал его мыловар.

– Ой ли? Он собирается строить в Екатеринодаре нефтеперерабатывающий завод.

– Петька Дробязкин? Завод? А откуда у него деньги?

– Это вы мне скажите. Оба влезли в нефтяное дело, должны общаться, то да се…

Арестант задумался, потом встал и принялся ходить по допросной из угла в угол. Сыщик и не думал его останавливать, а молча ждал. Наконец Довгило сел и изрек:

– Разве если кто ему дал в долг? Но как он будет отдавать? Дурак же их на ветер пустит.

– Средства кирпичнику доверил Асьминкин, – подсказал питерец.

Довгило посерьезнел:

– Этот в состоянии, у него мошна много больше, чем люди думают. Но зачем Конон так поступил?

– Будет его завод. Дробязкин – подставная фигура.

– Ясно…

– Скажите мне как делец: для чего городу Екатеринодару три нефтеперегонных завода?

– Считая второй Андрейса? Тут есть логика. Они могут сговориться и поделить продукты переработки между собой. Гукасовы хотят делать упор на керосин и топочный мазут. Это топливо с большим будущим. Пароходы с паровозами само собой. А можно еще электрические станции строить, там отдача тепла выше, чем если топить углем.

Довгило увлекся, было видно, что он много над этим думал.

– Андрейс, насколько мне известно, ставит на бензин, – продолжил рассуждать он. – Его потребляют меньше, чем мазут, но это скоро переменится. Бензомоторы теснят бедных лошадок, лет через двадцать останутся только скакуны на потеху публике. Возить будут автомобили. Огромный рынок! А добавьте к нему аэропланы, лодки с катерами, мотоциклы. Ну и всякие маленькие моторы и моторчики, там, где не поставишь большой. Вы не поверите, господин Лыков: скоро даже пила будет с мотором. И везде требуется бензин.

– Хм. А что тогда будет выпускать Асьминкин?

– Например, солярку – в ней тоже огромная потребность, которая будет расти. Иначе ее называют «солнечное масло», топливо для двигателей Рудольфа Дизеля. Или можно делать смазочные масла: машинное, веретенное, цилиндровое. Нефть – главный продукт нашего века. Те, кто это уже понял, обеспечили себе успех. Посмотрите на умных англичан. Они и здесь все перекупили у нищих русских предпринимателей.

Тут разговор стал сбиваться. И сыщик, и задержанный начали безостановочно зевать. Оба не спали ночь, и силы закончились. Алексей Николаевич отправил мыловара в одиночку и пошел к смотрителю тюрьмы титулярному советнику Шпилевому. Там сидел такой же заспанный Пришельцев и хлебал теплый чай.

– Александр Петрович, давно меня ждете?

– Минут десять. Спасибо, чаем угостили…

– Мой сказал много, но промолчал, где искать сбежавшего Семафора. Очень он его боится.

Коллежский асессор отодвинул стакан, с трудом поднял на питерца глаза:

– Семафор – это Василий Алавердин, так?

Тот подтвердил. Кубанец вяло выругался:

– Второй раз от меня уходит. «Факельщиков» я пересажал, а он как-то ускользнул. Это ведь Семафор убил семью священника в станице Поповичевской… Редкой жестокости существо, ничуть не хуже Вариводы.