Церковникам, придерживавшимся умеренных взглядов, Гермоген казался фигурой весьма сомнительной. Несмотря на реальный аскетизм, он был человеком неуравновешенным, и у него часто случались вспышки ярости. Многие считали, что столь крайне правые взгляды разрушают христианскую веру. Гермоген ненавидел интеллигенцию и считал, что каждый революционер должен быть повешен. Архиепископ Антоний (Павел Храповицкий) однажды писал другу: «Гермоген – обманывающий себя дурак, чрезвычайно ограниченный и не совсем нормальный: он оскопил себя, будучи студентом Новороссийского университета, и, сделав это, лишил себя нормального темперамента»10.

С Распутиным Гермоген познакомился в 1908 году у Феофана, к мнению которого всегда прислушивался. И какое-то время он находился под полным очарованием Распутина. По мнению Гермогена, в Распутине была «искра Божия», а также множество разнообразных талантов. Он несколько раз находил ответы на мучившие Гермогена духовные вопросы. «Он покорил меня», – говорил Гермоген, точно так же, как «покорил других». Но потом Распутин изменился, и Гермоген заявил, что наконец-то разглядел его истинную суть. «Я и сам заблуждался, но, слава Богу, потом понял его»11.

Некоторые, например, князь Жевахов и архиепископ Гермоген в 1908 году вошли в список поклонников Распутина. Но в то же время в петербургских кругах пошли тревожные слухи о сибирской истории. И некоторые из этих слухов распускал сам Жевахов.

Княгиня Елизавета Нарышкина («Зизи») была старшей фрейлиной при императорском дворе. Она родилась в 1838 году, входила в свиту императрицы Марии Федоровны, а в 1909 году Александра сделала ее обер-гофмейстериной – самый важный пост в свите императрицы, куда входили 240 дам. По словам современников, Нарышкина обладала «проницательным взглядом», который видел «все»12. И то, что она видела, ей не нравилось. Она рассказала Жевахову, что Распутин часто бывает во дворце у Александры, но его всегда впускают через черный ход, и имя его не появляется в официальной книге посетителей. Жевахов был поражен тем, что Нарышкина рассказала это ему, человеку, с которым она только что познакомилась. Он предупредил ее о том, что подобные разговоры опасны: «Поверьте, Елизавета Алексеевна, что разговоры о Распутине вреднее самого Распутина. Это – частная сфера Их Величеств, и мы не вправе ее касаться. Если бы о Распутине меньше говорили, то не было бы и пищи для тех легенд, какие распространяются умышленно для того, чтобы дискредитировать престиж династии»13.

Доктор Евгений Боткин, придворный врач, разделял беспокойство Жевахова. Он просто не позволял никаких сплетен об их величествах в своем доме и старался пресекать их, услышав в других местах. Расстроенный подобными разговорами, он говорил родным: «Я не понимаю, как люди, считающие себя монархистами и говорящие об обожании его величеству, могут так легко верить всем распространяемым сплетням, могут сами их распространять, возводя всякие небылицы на императрицу, и не понимают, что, оскорбляя ее, они тем самым оскорбляют ее августейшего супруга, которого якобы обожают»14.

Такими монархистами были генерал Евгений Богданович и его жена, Александра. Евгений был членом Совета Министра Внутренних Дел, старостой Исаакиевского собора, издателем ряда монархически-православных изданий. Его репутация в Церкви была так высока, что отец Иоанн Кронштадтский назвал его «сеятелем доброго слова». Владимир Джунковский, бывший адъютант великого князя Сергея Александровича и вице-губернатор Московский губернии, называл Александру Богданович «святой женщиной, способной согреть сердца и высокорожденных, и самых обычных людей своим русским обаянием». Евгений и Александра были ярыми националистами и убежденными сторонниками крайне правого Союза русского народа.

На протяжении тридцати лет салон Богдановичей считался одним из самых влиятельных. С 1908 года салон проходил в их доме № 9 на Исаакиевской площади. Богдановичи устраивали открытые завтраки, на которых собравшиеся свободно обменивались последними сплетнями. Говорить можно было обо всем. Более избранный круг оставался на обед. Среди завсегдатаев салона были министр императорского двора с 1897 года граф (позже барон) Владимир Фредерикс, князь Владимир Мещерский, Лев Тихомиров, один из основателей Союза русского народа и участник убийства Распутина Владимир Пуришкевич, консервативный журналист Михаил Меньшиков и будущий премьер-министр Борис Штюрмер. Дом Богдановичей, который в письме к царю в 1910 году Евгений описывал как «место собрания всех патриотов нашего Отечества», превратился в настоящий рассадник сплетен – и клеветы – о Распутине. Богдановичи располагали самой интимной информацией о придворной жизни, получая ее из разных источников. Такими источниками были фрейлина Юлия, сестра Александры Богданович, камердинер царя в течение более тридцати лет, с 1877 до своей смерти в 1913 году, Николай Радциг, комендант дворца с 1906 по 1913 год Владимир Дедюлин. Радцига Николай называл «своим добрым преданным другом»15. Плохо он разбирался в людях.

18 ноября 1908 года Радциг сообщил в салоне весьма тревожные новости. Он недавно подружился с горничной Вырубовой, Феодосией Вольно. В разговоре Радциг назвал Вырубову хорошей, серьезной женщиной, но горничная рассмеялась и сказала, что видела фотографии, которые изменили бы его мнение о ней. Вольно сказала, что Вырубова начала общаться со странным крестьянином, а потом сфотографировалась с ним. Радциг ушам своим не поверил. Собравшимся он сказал, что у этого мужика звериные глаза, самая противная нахальная наружность. Вырубова хранила эту фотографию не открыто, но в своей Библии. Говорили, что она даже сшила этому человеку шелковую рубашку. Самым печальным в истории Радцига было то, что во время визитов мужика в доме Вырубовой присутствовала императрица, хотя, как (ошибочно) считал камердинер, этот крестьянин не имел доступа во дворец16. На этом разговоры не закончились. В том же году мадам Богданович услышала историю, распространяемую той же горничной. Та утверждала, что Вырубова и императрица стали любовницами17. Сколь бы невероятным это ни казалось, Богдановичи и их гости полагали, что подобные сплетни вполне могут быть правдой.

Радциг продолжал распространять грязные сплетни в салоне Богдановичей много лет. В декабре 1910 года он рассказал, что все во дворце презирают Вырубову, но она постоянно находится с императрицей, и никто не смеет слова сказать против нее. Каждое утро в 11.30 император удаляется в свой кабинет, а императрица уединяется в ее спальне с Вырубовой. «Какое жалкое и постыдное зрелище!» – записала Александра Богданович в своем дневнике, явно намекая на сексуальные отношения между двумя женщинами. Касательно здоровья императрицы Радциг говорил, что она вовсе не больна, а все это чистое притворство. Единственная болезнь императрицы носит «психиатрический» характер. Радциг рассказывал, что она могла лежать, словно мертвая, а потом неожиданно вскакивала с постели, словно ничего и не было, но потом так же быстро падала, как подкошенная18.

Дедюлин тоже рассказывал о странном человеке, который посещал Вырубову, генералу Александру Герасимову, начальнику петербургской охранки. Все это казалось Дедюлину любопытным. Он пытался разузнать что-то об этом человеке, но это ему не удалось. Дедюлин начал опасаться, что предполагаемый святой может оказаться террористом, злоумышляющим на жизнь императора. Дедюлин обратился к Герасимову, который никогда не слышал имени Распутина, и попросил его разузнать, кто этот человек. Подобный страх имел под собой основания. Крестьянка Анна Распутина, известная террористка из партии социалистов-революционеров, пыталась убить великого князя Николая Николаевича и министра юстиции Ивана Щегловитова. Ее и нескольких других террористов схватили, прежде чем они смогли осуществить свой замысел. Анна была повешена вместе с шестнадцатью другими террористами 1 марта 1908 года19. Фамилия, социальное происхождение, время знакомства Распутина с монархом (насколько им было известно) – все это вызывало подозрения и казалось весьма опасным.