– Конечно! – ухмыляется Скаут, слегка запыхавшись.

Он снова смотрит на Мануэля, на этот раз ударяя его сбоку по шее. Мануэль давится, кашляет кровью, хрипит. Круг плотнее сжимается вокруг него.

Уильям Уотт не в этом кругу. Он поднимает взгляд и видит себя в зеркале над столом Дикова. Тень на лице закрывает его глаза. Он выглядит мертвым. Он слышит удары костяшек по кости, выдохи Мануэля, шарканье ног по ковру.

Уотт выглядит, как сама смерть. Будь он мертв, он был бы с Мэрион, которая знала его, как никогда не будет знать никто другой. Он не знал, какого человека пошлет Диков. Он не знал, что там будет Вивьен, – она сказала, что отправится в дом Дианны. Он не знал, что там будет Маргарет. Он не виноват в том, что произошло. Он просто затесался в плохую, плохую компанию.

Скаут внезапно останавливается и говорит:

– О, нет!

Он сдергивает с ноги туфлю, которой зацепился за край стола Дикова и чуть не оторвал каблук. О’Нил рассматривает его, бормоча:

– К чертям собачьим…

Каблук сломан, и это его раздражает. Ему нравятся эти туфли.

Мануэль держится за горячее лицо, глотает кровь и смотрит на оторванный каблук.

– Он просто оторвался по шву, – говорит он, – любой сапожник легко может починить.

– Правда? – спрашивает Скаут.

– Ага, – говорит Мануэль. – Они могут зашить вот тут, вдоль. Любой хороший сапожник…

Шифти подается вперед и смотрит на поврежденную обувь.

– Есть сапожник. Хороший. Держит крошечную будку у Центрального.

– Рядом с магазином сластей? – спрашивает Скаут.

– Не, – говорит Шифти. – Дальше, у небольших лавчонок.

Избиение подошло к своему естественному концу. Все сморят на Дикова в поисках указаний, и тот кивает:

– Так, достаточно. Хватит.

Диков дает Мануэлю льняной носовой платок, чтобы тот вытер кровь с подбородка. Похлопывает его по руке.

– Это так, как и должно быть.

Питер кивает.

Скаут хлопает Мануэля по спине.

– Невелика беда!

Все смотрят на то, что Скаут сделал с лицом Мануэля. Тот не мог отбиваться, поэтому есть ощущение легкой несправедливости, как будто Скаут вымещал на нем свой подбитый глаз. О’Нил хочет извиниться, восстановить между ними баланс сил, но Мануэль уже лежит. Выражение сочувствия только усугубило бы его невыгодное положение, поэтому Скаут наклоняется и шепчет:

– Ты не мог бы как-нибудь одолжить нам пять шиллингов[54], а, приятель?

Мануэль смеется, забрызгав кровью красивый ковер Дикова.

Скаут смеется вместе с ним. Даже Дэнди слегка хихикает.

– Правильно, довольно.

Диков хлопает в ладоши и по-джентльменски поднимает руку, показывая на дверь.

Скаут, ухмыляясь, тянется к ручке. Костяшки его пальцев окровавлены, ободраны и опухли, но он как будто этого не замечает. Уотт и Мануэль выходят, и Дэнди следует за ними. Скаут выкрикивает:

– Всего хорошего! – И Мануэль ухмыляется в ответ быстро распухающими губами.

Дэнди ведет их к лестнице. Они стоят на холоде, в тишине. Никто не знает, что сказать.

– Я оставил свою машину у «Кота», – говорит Уотт, ни к кому конкретно не обращаясь.

Дэнди смотрит вниз, на лестницу, чувствуя, как приближается холодное утро, и весь великолепный период его жизни близится к концу. У него были деньги, власть и известность, но теперь с этим покончено. Дэнди знает, кто за это в ответе. Он снова обрушивается на Мануэля, хватает его за волосы, оттаскивает к верхней ступеньке и швыряет Питера боком вниз.

Звук мешка с мясом, катящегося по каменным ступеням, эхом отдается в лестничном колодце.

Падение прекращается.

Мануэль не стонет, но Уотт знает, что тот жив, потому что слышит его тяжелое дыхание. Потом слышит, как тот пытается встать, скользит вниз по стене – и вот теперь стонет. Он жив.

Уильям застывает. Он думает, что Дэнди повернется и кинется на него, если он шевельнется.

Плечи Дэнди поникли. Он кажется очень печальным. Потом почти неуловимым движением головы велит Уотту убираться.

Уильям торопится мимо, держась дальней стороны лестницы. Он спрыгивает на лестничную площадку, берет Мануэля за локоть, поднимает на ноги и вытаскивает на улицу.

Мануэль еле переводит дух и не может говорить. Он пытается отодвинуться, но Уотт крепко держит его за локоть одной рукой и останавливает такси другой.

– Я в порядке, – рычит Мануэль сквозь сжатые зубы, кровь пузырится на его губах.

У него подгибаются колени, но Уотт удерживает его.

Подъезжает такси, и Уотт открывает дверцу, не выпуская Мануэля.

– Я отвезу тебя домой, Питер. Это меньшее, что я могу сделать.

Судебно-медицинскому эксперту, профессору Эллисону, за семьдесят. Он лысый и тощий. Ему не нравится ощущение зубных протезов во рту, даже в такие официальные моменты, как появление в Высоком суде. Его губы плотно сжаты. Он смахивает на живой полумесяц.

Несмотря на готическую внешность профессора и ужасающий характер его показаний, в глазах его мерцает огонек, и он ведет себя жизнерадостно, потому что говорит о своей работе.

Зал суда зачарован; все вытягивают шеи, слушая его. Он улыбается протезной улыбкой балкону с женщинами, желая, чтобы студенты слушали его так же внимательно.

Мануэль подробно признался во всех восьми убийствах, но подал суду прошение о помиловании. Вот почему детали судебной экспертизы всех до единой смертей должны быть предоставлены вниманию присяжных.

М. Дж. Гиллис просит профессора Эллисона сперва рассказать об Изабель Кук. Тот рассказывает суду, что ее душили. Когда тело ее наконец нашли, шарф все еще был завязан вокруг ее головы, закрывая рот, что способствовало бы довольно быстрому удушению, но настоящая причина смерти – ее бюстгальтер. С нее сорвали бюстгальтер. Он доказывает это, демонстрируя сломанную застежку и то, как металлический крючок распрямился от рывка. Потом бюстгальтером крепко обмотали ее шею, перекрестив его сзади и крепко потянув вот так: он рывком разводит руки. Это было бы угрожающим зрелищем, но профессор Эллисон очень старый и хрупкий и не выглядит страшным, он просто излагает информацию.

– Изабель были нанесены какие-нибудь другие ранения?

– Ее били по спине и по шее. Она потеряла обе туфли и изранила ноги, пока бежала. И у нее массивные синяки в паху.