Первое, что делает Мануэль, – это снова вызывает нескольких свидетелей. Гаральд Лесли и Уильям Грив не допросили их в соответствии с особыми наставлениями Мануэля. Первый свидетель, которого он хочет вызвать снова, – Уильям Уотт. Еще он хочет вызвать на свидетельскую трибуну обоих своих родителей.

На следующее утро в газетах появляются фотографии Гаральда Лесли, вернувшегося в свой дом в Морнингсайде[55] после увольнения. Маленький сын встречает его и берет шляпу и портфель своего папочки. Лесли выглядит моложе и спокойнее. Он улыбается.

Много лет спустя у Лесли возьмут интервью о суде над Мануэлем. Все, что он скажет, – это что случай был трудным, главным образом из-за того, как изменилась история его клиента. И все время продолжала изменяться.

Уотт и Мануэль сидят в «Воксхолле Велоксе», глядя на стену черной ночи в конце улицы. Этот короткий тупик, отходящий от Четвертой улицы, ведет прямо в сельские поля. План жилищного строительства Биркеншоу основан на геометрических утилитарных принципах: Первая улица, Вторая улица, Третья улица. Повсюду дома с террасами, с маленькими окошками, чтобы удержать внутри тепло. На каждой крыше по четыре трубы – по одной на каждую из главных комнат. Важно, в какой час домовая труба начинает изрыгать дым: в порядочных домах встают рано, в процветающих домах есть уголь. Труба дома Мануэля проснулась. Его мать уже встала, согревает кухню, готовит завтрак, готовит для работающих членов семьи.

Шесть часов утра, декабрьская темнота, и внутри машины так холодно, что на хроме приборного щитка оседает конденсат. Деревянный пол машины словно пропитался водой под ковриком, влага поднимается от металлического шасси. Однако Уотт и Мануэль медлят. Ни одному из них не хочется, чтобы эта удивительная ночь закончилась. Оба уже чувствуют ностальгию, здесь, на пороге земли.

Уотт вытирает влагу с окна тыльной стороной руки и смотрит на дом на Четвертой улице.

В доме Мануэлей есть два этажа и по окну на каждом этаже. Передняя дверь за углом, она выходит на темные поля. Бетонный выступ скрывает ее из виду, поддерживая плоский портик. Человек может незаметно войти или выйти из дома.

Подбородок Мануэля распух, глаз у него подбит, на губе порез, неглубокий, но опухший, красный и воспаленный. Больше всего пострадали ребра – они сломаны. Он все время прижимает руку к боку и дышит неглубоко.

Чтобы протянуть время, Мануэль вынимает из внутреннего кармана пачку сигарет и постукивает ею по колену, выбивая из нее одну. Это хороший трюк. Он впечатляет людей. Он видел такое в фильме и упражнялся и упражнялся, пока не довел трюк до совершенства. Мануэль видит, что Уотт наблюдает краем глаза за бросающим вызов гравитации чудом и улыбается этому трюку нежной пьяной улыбкой.

Мануэль сует сигарету в рот, убирает пачку, щелкает зажигалкой и подносит пламя к кончику сигареты. Бумага потрескивает, занимаясь. Он затягивается, но не берется за ручку двери, и оба понимают: он останется в машине, пока не кончит курить. Оба рады отсрочке.

Оранжевые галогеновые уличные фонари выхватывают толстые струйки белого дыма, вырывающегося из ноздрей Мануэля. Маслянистый дым растекается по его коленям, перекатывается по ним и медленно поднимается вверх.

Уотт ни с того ни с сего хихикает, вспоминая какой-то эпизод нынешней ночи, и Мануэль подхватывает его настроение, фыркая. Уотт кивает и улыбается, и Мануэль впервые понимает: Уотт думает, что они похожи. Это заставляет Мануэля засмеяться открыто, и Уотт смеется вместе с ним. Только Уильям смеется за компанию, а Мануэль просто так. Они усталые, пьяные и сидят в машине, смеясь.

Позади слышен стук рабочих сапог, разносящийся по тихой улице. Мануэль наблюдает в боковое зеркало, как пожилой мужчина в куртке и кепке, с намотанным на шею шарфом, в широких рабочих брюках, несет под мышкой жестянку с ланчем.

Этот человек замечает автомобиль, их нерабочую одежду, дымок, вьющийся в салоне – и понимает, что люди в машине кутили всю ночь. Он цокает языком, и искрящийся пепел срывается с окурка дешевой сигареты, свисающей с его губ.

Мануэль наблюдает, как искры гаснут на ветру. Он знает: этот мужчина зарабатывает тяжелым упорным трудом и считает себя хорошим человеком, потому что усердно работает не ради денег. Внезапно мужчина замечает, что Мануэль на него смотрит, и быстро опускает глаза, скрывая свое осуждение, проходя мимо машины. Он ускоряет шаги, и его поглощает тьма в конце улицы.

Мануэль догадывается, где живет этот человек. Он идет от задней части местечка, ему лет пятьдесят, и на нем одежда, подходящая для тяжелой, грязной работы. Раз он несет жестянку, значит, не придет на обед домой. Зато пиджак его выглажен, значит, у него есть жена. Наверное, он работает далеко отсюда. Он идет через поля, не по главной дороге к автобусной остановке, не к Гамильтону и не к предприятиям Глазго. Он идет к остановке автобуса, отправляющегося в Эдинбург. Судя по походке, он прошел квартал или больше, только что оставив Биркеншоу позади.

Это отец семейства Коннелли. Три дочери. Старшая две недели тому назад вышла замуж. Мануэль помнит, что видел у их дома скрамбл, когда подбирали монеты. Его мать знакома с семьей Коннелли по церкви. Скрамбл невесты – традиция. Оставляя родительский дом для венчания, невеста швыряет пригоршни монет в толпу в качестве последнего жеста. Дети-скрамблеры сражаются за монеты. Невеста бросает монеты, потому что, раз она вышла замуж, ей уже не нужны собственные деньги. Это традиция, которая умрет, когда автомобили станут привычнее и сделается очевидным, что лучше не приглашать на свадьбы маленьких детей, попадающих под движущиеся машины. Хорошие скрамблеры могут раздобыть в субботу много денег, если умеют прислушиваться к новостям о свадьбах и ухитряются успеть больше чем на одну.

Мануэль однажды пытался жениться. Она была достойной девушкой.

Уотт снова хихикает, его пузо трясется на бедрах. Теперь он пытается оживить в памяти тот момент, когда оба они смеялись две минуты тому назад. Ночь медленно останавливается, как машина, в которой закончился бензин.

Мануэль делает еще одну затяжку и возвращается к своим мыслям.

Она была достойной и чистой. Питер не знал, любит он ее или нет, но испытывал к ней некое сильное чувство. Она напоминала ему мать. Он писал ей анонимные письма, предупреждая, чтобы она держалась подальше от Питера Мануэля. «Он – животное, и у него темное прошлое. Ты можешь найти кого-нибудь получше». Питер до сих пор не знает, почему он так поступал. Это тревожит его.

– Мы зайдем на чашечку чая?

Уотт поворачивается к Мануэлю, пьяно улыбаясь. Он очень сильно растягивает слова и беспорядочно моргает. Питер воображает лицо своей матери, если та увидит Уотта. Он воображает ее тяжелое молчание, висящее в доме следующие несколько дней. Он воображает, как она склонилась в темноте над кухонным столом, читая для него молитвы, перебирая четки, когда он заходит в дом попить воды. Он воображает ее голой, изнасилованной, с ножевыми ранами, лежащей в ухоженном переднем саду.