– Нет.

Уотт не знает, что на это ответить. Он закрывает глаза и трясет головой.

– Крошечную чашечку чая?

Мануэль смотрит через сад на окно своих родителей, окно гостиной.

За стеклами темно, но в кухне мерцает свет. В безлюдной гостиной стоит маленькая гипсовая статуэтка Святого Антония. Путеводный огонь. Матери дал статуэтку священник.

Уотт невнятно произносит:

– Я слишком устал, чтобы ехать обратно без чая. Давай просто зайдем в дом.

– Нет.

– Ладно тебе, Питер, мне нужна чашка чая.

– Хотел бы я, чтобы мы попали в тот подвал.

Уотт ловится на отвлекающий маневр, смеется, кивает, издает низкий полувозглас-полусмешок и отводит взгляд. Они оба рады, что не вошли в ту дверь. Теперь эротическая дрожь той части ночи осталась далеко позади и приводит их в замешательство.

– Ты там бывал?

– Нет, – отвечает Уотт, – но мне непременно хотелось бы там побывать!

Мануэль утвердительно выдыхает:

– Ха!

– Ха! Пошли.

Уотт открывает дверь машины и откидывается назад на сиденье, чтобы вылезти.

– Нет! – Мануэль хватает его за руку. – Нет!

Их взгляды встречаются. Оба они удивлены, что Питер сказал это с таким чувством. Это не в его характере.

– Нет, – он меняет тон. – Я принесу чай сюда.

У Уотта опечаленный вид.

– Ты не хочешь, чтобы я был в твоем доме.

Мануэль взглядывает на темное окно гостиной. За стеклом появляется лицо его матери. Бриджит делает шаг назад, и тень снова поглощает ее. Но она видела машину и знает, что он там.

– Я не могу привести тебя в дом.

Уотт тоже глядит в окно, и он видел лицо Бриджит.

– Это была твоя мать?

Мануэль гасит окурок в полной до краев пепельнице машины.

– Почему я не могу войти?

– Она видела тебя в газетах…

Уотт смотрит на окно, как будто все отказы, которые он получил, – там, за стеклом, и не дают ему чая.

Мануэль осторожно втирает соль в рану:

– Я не могу, Билл. Это моя семья.

Уотт пьян. Разные настроения расползаются по его лицу, как вода по клеенке.

– Знаю, знаю… Твоя семья.

Мануэль открывает дверь машины.

– Жди здесь.

Захлопывая дверь, он наслаждается удовольствием манипулировать Уоттом, заставляя его делать что-то, удовольствием контролировать другого человека. Мануэль захлопывает дверь громко, надеясь, что соседи выглянут и увидят, как он вылезает из машины.

Питер идет вдоль забора к калитке и, несмотря на боль, перепрыгивает через нее, держась одной рукой за столбик. С другой стороны калитки его мать уже повесила маленький венок. Передняя дверь не заперта.

Он шагает в прихожую и находит мать на кухне: она стоит лицом к двери, ожидая его. Суровая, руки сжаты, тонкое золотое распятие на шее поблескивает в свете, падающем из дверей. Она смотрит так, будто знает, где он был.

– Мам.

Мануэль видит, что она смягчается. Она любит его. Она рада, что он вернулся. Он входит на кухню.

– Послушай, где чашки?

Мать скользит по кухне к шкафу и вынимает две чашки, ставит на стол и наливает из чайника хорошо заваренный чай. Добавляя в каждую чашку сахар, она спрашивает, кто тот человек в машине.

– Просто один парень, мам.

Он сказал «мам» дважды, что означает: он что-то натворил. Он видит, как лицо ее дергается.

– У «парня» есть имя?

Она добавляет в чай молоко. У Мануэля есть искушение назвать имя, чтобы шокировать ее. Его мать в ужасе от Уильяма Уотта, человека, убившего свою семью. Она много об этом говорила.

– Джон Паттерсон.

Протестантское имя. Она не одобряет протестантов, но понимает теперь, почему того человека не пригласили в дом.

– Что случилось с твоим лицом, сын?

Мануэль шагает к маленькому зеркалу над раковиной. Все не так плохо, как он думал. Он беспокоился, что глаз заплыл, но видит только рассеченную губу и синяки на челюсти и лбу. Питер смотрит на мать и объясняет:

– Подрался, – как будто он – постреленок-мальчишка.

Бриджит плотно сжимает губы, но в глазах ее огонек. Она так хочет любить его, чтобы он не пропал… Питер чувствует жар ее желания. Но выбора нет. Не он выбрал путь пропащего.

– Вот чай, сын.

Мануэль берет чашки. Он хочет поблагодарить ее, но, наверное, это сделает ее еще подозрительней. Он возвращается к машине.

Уотт берет маленькую коричневую чашку из рук Мануэля и захлопывает дверь, как будто жаждет остаться с чаем наедине. Когда Питер обходит машину и оказывается у пассажирской двери, он видит, что Уильям пьет чай, словно виски, заглатывая его.

К тому времени, как он садится в машину, Уотт уже допил. Он жадно смотрит на чашку Мануэля. Питер смеется. Он вообще-то не очень хочет чая, но выпивает его, глядя Уотту в глаза поверх края чашки. Он пьет, и они оба начинают смеяться, Мануэль – глазами, Уотт – широко раскрыв рот, все еще надеясь, что получит добавку. Но Мануэль выпивает все.

Он убирает пустую чашку от лица и:

– Ха! – смеется.

Уотт притворяется, что ему плевать. Он открывает отделение для перчаток посреди приборной панели и вынимает плоскую фляжку, держа ее так, чтобы ее нельзя было выхватить.

– Ха! – отвечает он и отвинчивает крышку, не сводя глаз с Питера.

Это кожаная плоская фляжка, не бутылка, купленная за баром по спекулятивной цене. В ней хорошее спиртное. Машину наполняет запах торфа. Уотт пьет из фляжки, улыбаясь. Потом больше не улыбается, вспоминая, что для него сделал Мануэль, что принял из-за него, что случилось в «Гордоне». Он перестает пить. Сглатывает. Отводит взгляд и протягивает флягу Мануэлю.

Тот втягивает воздух между зубами, хватает флягу и назло выпивает все.

Во фляжке не дерьмовый виски, а выдержанный купаж, неожиданно крепкий. Испарения перекатываются глубоко в носу. Теперь Мануэля тошнит, но он не может пожаловаться на тошноту, потому что крутых мужчин никогда не тошнит. Он зажигает еще одну сигарету и надеется, что его не вырвет.

– Питер?

Мануэль смотрит в сожалеющие глаза Уотта, досадливо цокает языком и отводит взгляд.

– Это было не мое решение, – умоляюще произносит Уотт. – Я тебя тогда даже не знал.

Мануэль больше не может об этом говорить.

Он вылезает из машины, отбрасывает горящую сигарету и, покачиваясь, обходит машину сзади. Он уверен, что его вырвет. На ходу хлопает ладонью по крыше, и громкое «бам» заставляет Уотта подпрыгнуть на сиденье. Мануэль не может заставить себя улыбнуться. Тогда его точно стошнило бы. Он не может и перепрыгнуть через забор – если б он попытался это сделать, то просто полетел бы на землю. Питер открывает калитку, как домохозяйка, и, шаркая, входит в нее. Приходится сделать много маленьких неверных шажков, чтобы войти, и его это злит. Его злит, что кто-то видит его сейчас. Он не оборачивается, чтобы в последний раз посмотреть на Уотта, но одним шагом оказывается за порогом, зная, что Уильям наблюдет за ним.