Его последняя фраза по форме соответствовала действительности, потому что он увидел цветочницу уже тогда, когда она была мертва.

— Если бедную девушку убили из-за денег, — продолжал Михаил, — это значит, что я не смогу о ней написать, потому что публика не видит в подобных происшествиях ничего интересного.

— А если я докажу, что ее убил Карл, ваша публика будет удовлетворена? — колюче осведомился полицейский, даже не скрывая своей неприязни.

— Прошу вас, герр Брумм… Я так же завишу от обстоятельств, как и вы. Но хотя я всего лишь писатель и вынужден оглядываться на предпочтения тех, для кого сочиняю, поверьте, я не меньше вашего желаю торжества правосудия. Я не знал Софи, я видел ее только тогда, когда она предлагала цветы посетителям, но если ее действительно убили, я надеюсь, что вы отыщете убийцу. Кстати, я хотел спросить еще вот что: если у нее были другие… поклонники, не мог ли кто-то из них из-за чего-то на нее рассердиться?

— Настолько, чтобы убить несчастную девушку?

— Вы правильно меня поняли.

— Боюсь, я не готов обсуждать с вами данную тему, — промолвил Брумм, хмурясь. — Тем более что следствие только началось.

«Что это значит? — подумал встревоженный Михаил. — Может быть, он узнал о Тихменёве и подозревает его в том, что… Уж не будет ли у Платона Афанасьевича неприятностей из-за его интрижки? А я? Ведь я был в тот вечер в аллее, и Вера Андреевна не зря сказала, что я удобный подозреваемый… Черт возьми! До чего же мутное, грязное дело, и сам не заметишь, как запачкаешься… Убил ее Карл или не убил? Но если убил, как дотащил до реки? А если на нее напал грабитель, почему он не побоялся действовать рядом со столь людным местом? Нет, что-то с этим делом не так…»

— Простите, я тут заговорился с вами, — спохватился Брумм, — а между тем мне пора уже возвращаться на службу. Вы ведь не собираетесь в ближайшее время покидать Баденское герцогство?

— Не собираюсь. Если пожелаете, вы можете найти меня в…

Но Брумм даже не дал ему назвать адрес.

— Не трудитесь, герр Авилов: мне известно, где вы живете. До свидания, сударь.

«Прощайте, Теофилус Порфирьевич», — мысленно скаламбурил писатель, но вслух распрощался со своим спутником весьма учтиво. Дойдя до конца улицы, где уже начинался монастырский сад, и убедившись, что Брумм не следует за ним, Михаил повернул обратно. Ему казалось, что теперь он знает достаточно, чтобы попробовать подступиться к тем, кого наиболее сильно затронуло происшедшее с Софи, — к ее семье и, конечно, к Карлу Гаусу.

— Как хотите, госпожа графиня, но я не гожусь в сыщики, — сказал Михаил Вере Андреевне на следующее утро, заканчивая рассказ о своем расследовании. — Как только я начал расспрашивать жителей улицы, меня вычислил полицейский по фамилии Брумм, а потом, у Гаусов и Мюллеров, я не добился особого толку. Карла я видел, но поговорить с ним случая не представилось. С виду он — обыкновенный туповатый белобрысый парень, и к тому же курит на редкость вонючую трубку. Физически он довольно крепок и, я думаю, вполне мог бы проломить голову с одного удара, но я не понимаю, как ему удалось затем оттащить тело к реке и остаться незамеченным.

— Очень просто, — отозвалась графиня Вильде. Говоря с собеседником, она одновременно кормила орехами большого желто-голубого попугая, который сидел на жердочке рядом с ней. Попугай топорщил перья и время от времени встряхивал крыльями. — Он спрятал труп под деревьями, а ночью вернулся с повозкой или тележкой, отвез тело в безлюдное место и сбросил его в воду. Но что совершенно не вяжется с таким предположением, так это веревка. Использование веревки означает заранее обдуманный преступный умысел. Иными словами, убийца пришел в аллею, заранее зная, что убьет, и тогда вместо описанного вами белобрысого олуха перед нами оказывается какое-то исчадие ада. Заманить невесту на гулянье, зная, что живой она с него не вернется…

— Уа! — неожиданно проговорил попугай и вслед за тем выдал длинный и совершенно умопомрачительный морской загиб. Михаил прикипел к дивану, на котором сидел, и открыл рот.

— Вот, пожалуйста, — сокрушенно промолвила графиня, поворачиваясь к гостю. — Муж привез мне это чудо из своего предыдущего путешествия. Выражаться приличным языком этот красавец — я о попугае, само собой, — отказывается, зато время от времени выдает перлы вроде того, который вы только что услышали. Набрался их от матросов, пока его везли, и теперь упорно не желает переучиваться. Обычно я прячу его от гостей, потому что, сами понимаете…

Михаил заверил графиню, что он совершенно ее понимает, и, пользуясь случаем, рассказал эпизод, который ему поведал Гончаров и который не вошел во «Фрегат «Паллада». В Лондоне Иван Александрович стал свидетелем того, как матросы хохотали над солдатами-шотландцами, которые стояли на карауле в своих живописных юбках. «Смотри-кась, а королева-то ихняя им штанов не дала!» — зубоскалили матросы. Дойдя до этого места в своем рассказе, Михаил понял, что малость увлекся, и опомнился; но, судя по безмятежному лицу Веры Андреевны, она едва слушала его.

— Если Карл убивает невесту, то он теряет ее приданое, а взамен приобретает только золотую цепочку и несколько флоринов. Я уж не говорю о том, что он должен был понимать, что рано или поздно тело найдут, он — последний, кто видел Софи живой, и к нему в первую очередь возникнут вопросы. — Графиня Вильде недовольно нахмурилась. — Вы видели его семью? Какое впечатление она на вас произвела?

— Отец с сизым от пьянства носом, мать, судя по всему, давно махнула на мужа рукой и занимается только детьми, — сказал Михаил.

— А Мюллеры? Что вы скажете о них?

— Я видел только Петера Мюллера, и то мельком, а в основном говорил с соседями. Они считали Софи сметливой девушкой, что бы это ни значило. Сам Петер, по-моему, из тех людей, которым ни в чем толком не везет. Он сменил множество работ, был и кровельщиком, и слугой, и кем-то еще. За женой взял небольшое приданое, открыл лавку, но приобрел привычку в воскресенье похаживать в казино и в скором времени все потерял. С тех пор дал зарок не приближаться к рулетке и свое слово держит. Все в один голос говорят, что он хороший семьянин, не пьет и даже не курит. Кажется, он не очень одобрял поведение своей дочери, но Карл ему нравился. Петер надеялся, что Софи выйдет замуж и образумится, и она сама, по-видимому, так думала. Я пробовал узнать, не было ли у нее врагов, но на меня смотрели так, как будто я спросил что-то очень странное, — Михаил замялся. — Должен вам сказать, что так получилось, что я истратил часть ваших денег. Тихменёв обещал дать мне тему для статьи, и когда я ее напишу…

— Ах, оставьте, Михаил Петрович! — отмахнулась графиня. — Не помню, чтобы я говорила вам хоть слово о том, что вы должны возвращать мне деньги. Когда-нибудь потом, если вы все еще будете считать себя моим должником… тогда, пожалуйста. А сейчас не стоит, право слово.

— Тот полицейский, Брумм, который ведет дело, производит впечатление очень дотошного господина, — сказал Михаил после паузы, видя, что Вера Андреевна не настроена обсуждать тему денег. — Мне кажется… я, наверное, должен рассказать ему о том, что тогда видел.