Если у нее нет матери, значит, она теперь взрослая. Она выпрямилась, надеясь, что другие заметят, какая она важная. Вести Общину через плоские равнины ей было легко. Она шла быстро и уверенно. Иногда уходила так далеко вперед, что ее просили остановиться и подождать.

У костра тем вечером рядом с ней присела на корточки Вэл.

– Понимаю, ты теперь взрослая, и все такое, – заговорила Вэл, – но ты должна держаться рядом с остальными.

Агнес вспыхнула, от этой лести вперемешку с упреком у нее запрыгало сердце.

– Это небезопасно, – продолжала Вэл. – Если с тобой что-нибудь случится, все мы очень расстроимся.

– Вы слишком медленные.

– А ты слишком быстрая, – сказала Вэл. – Пойдем со мной, и мы сможем идти с одинаковой скоростью.

– Впереди?

– Да, можно и впереди. Могу спросить Глена, хочет он идти с нами или нет.

– Нет, – отказалась Агнес так быстро, что Вэл как будто удивилась. – Он хочет идти сзади. Я точно знаю.

Вэл пожала плечами.

– Ладно, я тебе доверяю. – Сказано это было будто невзначай, но Агнес восприняла услышанное как пробный шаг, исполненный смысла. Потому что «доверять» – это взрослое слово. Ничего невзначайного в нем нет.

На этом месте они встретили несколько рассветов, потом собрались и двинулись дальше. Вскоре горизонт стал неровным, уже не был четкой линией, к которой они успели привыкнуть. Бурый ландшафт впереди сменился скоплениями белых, серых и черных сопок, набиравших высоту с каждым днем. Нарастала ломота в икрах – верный признак подъема в гору.

Под ногами теперь вместо ила и пыли все чаще попадались камни и комья земли, рассыпавшиеся, когда на них наступали. Агнес подхватывала их, проходя мимо, смотрела, как они разваливаются у нее в руках, ощущала, как прохладная почва скользит между пальцами и тяжело плюхается на землю. Ничего похожего на мелкую пыль, повисшую в воздухе пустыни. Ей дышалось легко. Плечи распрямились. Она поняла, что пыль раздражала ее. Та пыльная буря, в которую они угодили. Та самая, во время которой ее мать стала похожей на призрак. А потом пыль превратилась в завесу, за которой исчезла машина с ее матерью. Теперь, когда пыль осталась позади Агнес, она поняла, что позади и все ненужные неожиданности.

Вскоре начали попадаться чахлые кусты можжевельника, вечерние дожди охлаждали землю и делали воздух травянистым, сладким, кислым и вязким от запахов растений. Вечерние костры стали пряными, Община уносила сок растений с собой после утренних уборок, очищала от обгоревшей коры ветки, пыталась мять их ногами, но только пачкала соком мокасины, или гнула пальцами, но, когда пыталась бросить, обгоревшие ветки липли к ладоням. От жары и влажности деревья плакали, и стоило задеть их, как одежда становилась клейкой и переставала, только когда на нее налипало достаточно мусора.

Однажды вечером в лагере на опушке можжевелового леса Агнес набрала древесного сока в ладони и хлопала ими по телу до тех пор, пока они не перестали липнуть. Она обнимала клейкие можжевельники, а потом с усилием отрывалась от них.

Пока она, извиваясь, выпутывалась из веток, подошли Сестра, Брат и Кедровая Шишка.

– Что делаешь? – спросила Сестра.

– Играю в липучки.

– А нам можно?

Взглянув на Сестру, Агнес сказала «да». Потом перевела взгляд на Брата и тоже разрешила. А когда очередь дошла до Кедровой Шишки – выглядел он в галстучке из кожи оленя, который упорно носил, так глупо, что она невольно помедлила.

Из его глаз брызнули слезы.

– Почему ты меня не любишь? – спросил он своим журчащим голосом.

– Я тебя не не люблю, – соврала Агнес.

– Ты не хочешь играть со мной.

– Я твои игры не люблю.

– Нет у меня никаких игр.

– Ты вечно хочешь играть в магазинщика.

– Нет! Не люблю магазинщика!

– Не ври, Кедровая Шишка, – хором возмутились Сестра и Брат.

Кедровая Шишка родился в Дебрях, но играть хотел всегда в одно и то же: как он работает за кассой в магазине. Однажды он услышал об этом от кого-то. Как этот кто-то пришел за покупками, а продавец нахамил ему – еще давно, в старой городской жизни. С тех пор Кедровая Шишка приставал ко всей Общине с просьбами рассказать ему про разные магазины и про то, как работают на кассе. Выглядело это ужасно глупо, но он не унимался так долго, что взрослые уговорили всех поучаствовать в этой игре. И даже они делали вид, будто покупают камни и листики полыни.

– Тебе только в магазинщика и нравится играть.

– Я в твои игры тоже играю.

– Но тебе они не нравятся.

– Нет, нравятся.

– Ладно. Тогда в медведей и койотов?

Кедровая Шишка закусил губу.

– Или в салки с палками.

Кедровая Шишка затрясся.

– Эти я не люблю.

Агнес застонала.

– Вот видишь! Тебя же зовут Кедровая Шишка. Тебе положено хотеть играть в такие игры.

– Из-за моего имени?

– Потому что Кедровая Шишка!

– Да знаю я!

– Оно отсюда. Где твой дом. Вот бы меня звали чем-нибудь диким, вроде Хищника или Тритона!

– Но тебя же зовут Агнес.

– Знаю я, как меня зовут.

– И что это значит?

– Не знаю. Семейное имя.

– Похоже на агонию, – сказала Сестра.

– А «Сестра» – что это вообще за имя, Сестра?

– Это мое имя, – фыркнула Сестра и торжествующе вскинула голову. – А твое имя – совсем как ты сама. – Ее лицо скривилось как от боли, губы задрожали, глаза налились слезами и закатились. – Агне-ес… – прохрипела она.

Агнес нахмурилась. Ей не хотелось ссориться с Сестрой или с Братом. И даже с Кедровой Шишкой. Она терпеть не могла смотреть, как скандалят взрослые. Не такой взрослой ей хотелось быть.

– Ну ладно, – сказала она. – Я просто о том, что хочу иметь дикое имя. Убила бы за имя вроде Молния или Кондор. Или даже Кедровая Шишка.

– А давайте поиграем в «Убить за имя».

– И как в это играть?

– Не знаю. Притворимся, что убиваем за наши имена?

– Кого убиваем?

– Друг друга.

Агнес пожала плечами.

– Ладно.

Игра продолжалась недолго, но было весело, и Агнес немного потеплела к Кедровой Шишке. Он учился. Надо будет стащить у него этот галстук, который по его просьбе сделала Дебра. Никто не знал, где он вообще увидел галстук. Но Кедровая Шишка любил его, наклонялся вперед и раскачивал им туда-сюда, как маятником часов.

Потом они снова принялись обниматься с можжевельниками. А дальше Агнес придумала новую игру, в которой все они примазывали волосы к голове соком растений, а потом клали сверху комки земли до тех пор, пока волосы не переставали липнуть. Агнес назвала свою игру «Мокрая голова», но почему-то сок на волосах липнуть не переставал, и, сколько они ни сыпали земли, он был все таким же клейким.