— Что же? — насторожилась Алла.

— Ему зачем-то понадобился план дома Бузякиной и сведения об охране.

— Любопытно! И вы…

— С ума сошли?! Конечно же, я сказал «нет»! Одно дело — узнать, куда Бузякина ходит и с кем встречается, но совсем другое — помогать кому-то подобраться непосредственно «к телу»! Я решил, что мне это все не надо, и послал мужика куда подальше.

— А он что?

— Расплатился.

— И все? Он не пытался надавить, предложить больше денег?

— Нет. По-моему, он понял, что перегнул палку и вызвал у меня подозрения.

Алла задумчиво грызла кончик карандаша. Шеин как завороженный наблюдал за процессом, задаваясь вопросом: она глотает дерево или потом все-таки выплевывает, когда никто не видит? Карандаши в стаканчике для канцелярских принадлежностей имели жалкий вид.

— Как фамилия клиента? — спросила она.

— Он назвался Игорем Исаевым, но, я думаю, соврал.

— Скорее всего, — вынуждена была согласиться Алла. — Когда приходишь с такими заказами, вряд ли пожелаешь, чтобы исполнитель знал о тебе все! Сможете описать?

— Разумеется, — кивнул Негойда. — Могу даже помочь фоторобот составить.

— Этого не требуется: у нас есть видео с камер в доме Бузякиной. Потратите немного времени, чтобы просмотреть записи?

— Времени у меня полно, ведь я сам себе хозяин! — весело тряхнул головой Негойда.

— И еще: у вас сохранились копии материалов, которые вы передали клиенту?

— Естес-стно! У меня все на флешке.

— Скажите, а как клиент объяснил свой повышенный интерес к персоне Ларисы?

— Я ведь не спрашивал, — пожал широкими плечами сыщик. — Честно говоря, я поначалу отнесся к нему несерьезно, как к разовому обращенцу, — ну, знаете, которому нужно чуток информации, да и видно было, что он отнюдь не денежный мешок. Но когда Бузякина погибла и появились слухи, что ее, возможно, убили, я решил, что пора идти к бывшим коллегам.

— Вы правильно поступили, — похвалила Негойду Алла. — Антон, проводите коллегу?..

— Само собой, Алла Гурьевна! — хлопнув приятеля ладонью по спине, отозвался Шеин. — Пошли, Митька, налью тебе… кофейку!

* * *

Когда Мономах звонил из больницы Зое Куликовой, он был готов к тому, что она начнет его оскорблять, грозить казнями египетскими или даже бросит трубку. Однако ничего подобного не произошло. Едва услышав, что он хочет встретиться, Зоя согласилась. Такая покладистость удивила Мономаха.

— Не ходи! — посоветовал Гурнов, узнав о его намерении посетить Куликову. — У этой бабы, как, впрочем, и у ее дочурки, не все дома: что, если она решит плеснуть тебе в лицо кислотой?! Или, скажем, наймет головорезов, чтобы они на тебя напали и отметелили?

— Не преувеличивай степень ее неадекватности, — поморщился Мономах. — Если бы Зоя хотела выкинуть нечто подобное, она бы уже это сделала! Мне кажется, она осознает, что Калерия погибла не по моей вине.

— И поэтому она пыталась навешать на тебя всех собак, да?

— Нет, потому что находилась в состоянии шока и не могла рассуждать здраво.

— Судя по тому, что ты мне о ней рассказывал, она и в нормальном состоянии вряд ли на это способна! Ну объясни мне, что ты хочешь узнать у этой психопатки? Что ее дочка принимала наркотики? Так она вряд ли тебе признается, ведь теперь ей захочется сделать из Калерии святую, чтобы всем рассказывать, как злые люди и несправедливая судьба загубили ее юное талантище в зародыше!

— Если бы все было так, как ты говоришь, — возразил Мономах, — Зоя отказалась бы со мной встречаться, а она согласилась!

— Вот я и говорю: она замышляет какую-то пакость! — тут же парировал Иван. — Если ты так хочешь к ней пойти, хотя бы возьми меня с собой, что ли?

— Зачем?

— Подстрахую…

— Нет, Ваня, ты меня извини, но это не вариант. Как ты себе представляешь, что я заявлюсь к малознакомой женщине в компании… телохранителя?

Патологу идея Мономаха пришлась не по душе, но ему необходимо было выяснить все до конца. Зоя так и не призналась, что Калерия могла находиться в состоянии измененного сознания, она лишь отозвала жалобу, чтобы репутация дочери не пострадала из-за угрозы произвести ее посмертную психиатрическую экспертизу. Теперь же, после данных, полученных от Гурнова, а также после разговора с подругой Калерии Мономах был вооружен достаточно, чтобы заставить Зою признаться. Он и сам не понимал, почему для него это так важно.

— Простите, у меня не прибрано, — сказала Зоя, пропуская гостя в прихожую. Куликовы жили в старинном доме на Петроградской стороне — в одном из тех, где закрытые дворы, железные ворота и симпатичные газоны, по ночам освещаемые садовыми фонарями. Однако дому требовался капитальный ремонт: невооруженным глазом была видна трещина на внешней стороне здания, грозившая, того и гляди, расколоть его надвое. Интересно, народ не боится выходить на балконы, которые в любой момент могут рухнуть?

Квартира, изначально шикарная, с высоченными потолками и чудом сохранившейся оригинальной лепниной, и впрямь находилась в ужасающем состоянии — во всяком случае гостиная, куда его проводила Зоя. По этой комнате, как говорят в народе, словно Мамай прошелся.

— Я искала фотографию, — как будто оправдываясь, сказала Зоя, оглядывая царивший вокруг беспорядок. — На могилу Калерии. Надо поставить, чтобы красивая… — Ее голос сорвался, и она замолчала.

— Не переживайте, — поспешил успокоить хозяйку Мономах. — Мне нужно только кое-что спросить, и я уйду.

— А ведь вы — единственный, кто пришел, — вздохнула Зоя, сгребая с дивана какой-то хлам и приглашая Мономаха присесть. — Из театра никто даже не позвонил, представляете? Как будто моя девочка и не была восходящей звездой. Как будто ее вообще не существовало!

Мономах подозревал, что люди из Мариинки просто не желали общаться лично с Зоей, и все-таки они поступили непорядочно: в конце концов, они могли отдать последнюю дань уважения девушке, которая была их коллегой и которая, возможно, рассталась с жизнью из-за этого самого театра!

— Они позвонят, — пробормотал он, просто чтобы что-то сказать, — невозможно же было оставить слова Зои без ответа.

— Как же! — отмахнулась Зоя. Она сидела рядом с Мономахом, похожая на тощую фламинго, застрявшую посреди африканского болота. Впечатление усиливал жуткий плюшевый спортивный костюм розового цвета с китайскими иероглифами на груди и спине. — Думаете, я не в курсе, как они все ко мне относились? Да они считали меня сумасшедшей, потому что я знала, что моя девочка добьется славы! Ну, скажите, разве плохо, если мать верит в успех своего ребенка?!

— Нет, это… это хорошо, — проговорил Мономах, чувствуя, что совершил ошибку, придя сюда. — Родители обязаны верить в своих детей.