— Мама!

Сынишка запрыгнул на кровать, обняв меня ручонками за шею.

— Мама! А папа сказал, что я могу не идти в садик! — громким шёпотом объявил Мирон.

— Значит, папу нужно наказать за то, что…

Я осеклась. Меня как будто током на месте пришибло.

Чёрт!

Даниил рассказал Мирону, что он его отец?

Неужели Смоляков решил играть так гнусно? В обход меня?!

Внутри меня словно разорвалась атомная бомба. Но я постаралась ничем не выдать своего настроения. Я ласково обняла Мирона, потрепав его по голове.

— Да, Мирош, сегодня мы с тобой в детский сад не пойдём. Мы пойдём в зоопарк. Хочешь?

— Смотреть на бегемота? — восхищённо присвистнул Мирон.

— Да, на бегемота, — согласилась я.

— И на льва?

— И на льва! — улыбнулась я. — Беги в ванную, умывайся! А я скоро приду и расскажу тебе ещё кое-что. Но только после того, как ты умоешься и приведёшь себя в порядок.

— Ура! — Мирон взвизгнул и спрыгнул с кровати, умчавшись вприпрыжку, напевая. — Руки мыть, руки мыть, надо каждый день!.. Руки мыть, руки мыть…

Я медленно встала. Смоляков счастливо улыбнулся.

— Хочешь сына сводить в зоопарк?

— Да, хочу. Там, знаешь ли, много всяких животных…

Я обвела комнату Даниила взглядом.

— Человекоподобные обезьяны, например! — бодро заявила. — Например, носачи! Это обезьяны живут исключительно на острове Борнео. Но есть и исключения!

Я подобралась к настольной лампе с абажуром, выдернув шнур из розетки.

— Насть? Ты чего?

— Вот одна особь точно добралась до российских просторов! — выпалила я, запуская в наглого хоккеиста лампой.

Смоляков проворно словил лампу, аккуратно поставив её на кровать.

— Насть!

— А ещё в зоопарке есть несколько видов редких козлов! — топнула я ногой. — Козлов и самых настоящих свиней! Таких, как ты! Нет! Ты в сотни раз хуже!

Хоккеист возмущённо посмотрел на меня, быстро метнувшись ко мне.

— Не подходи ко мне, Смоляков. Ты, оказывается, не только редкий вид козлосвина, до тебя не существующего в природе! Ты ещё и патологическое брехло! Трепач!.. Интриган на коньках! Ты, наверное, и шайбы не клюшкой забиваешь, а своим языком отправляешь их далеко в полёт! Он же у тебя умелый. Вот как складно врёт, раздавая обещания, а потом нарушает их!

Смоляков пересёк комнату и прижал меня к стене, перехватив запястья своими руками.

— У меня очень умелый язык, Мышка. Скоро я это тебе докажу! — пообещал Даниил.

Против моей воли по телу разлилось предвкушение. Я собрала всю волю в кулак.

— Себе покажи, Смоляков. И отпусти меня. Живо! — скомандовала я, целясь коленом в пах хоккеиста. — Трепач! Видеть и знать тебя больше не желаю! Ты обещал подождать и ничего не говорить Мирону без меня, что ты его отец! Обещал и наврал!

— Я тут не при чём, Насть! — оправдывался Даниил.

— Так я тебе и поверила! — рыкнула я. — Отпусти меня! Если ещё хотя бы раз хочешь увидеть Мирона!

— Что? — удивился Даниил.

— Я не шучу. Я просила у тебя время. Я бы сама обо всём рассказала сыну. Но ты решил поступить в обход меня. Я не могу тебе этого простить. Ты не имеешь никакого права распоряжаться моей жизнью и жизнью моего сына. Ты мне сейчас противен! — выкрикнула я.

Даниил отступил и сел на кровать.

— Насть. Я ничего не говорил Мирону. Ни-че-го!

— Ври больше! Может быть, потом у тебя начнёт расти нос, как у Пиноккио, от постоянного вранья. Потом обломаешь лишнее и будешь свой лживый длинный нос вместо клюшки использовать! — крикнула я, проносясь по комнате к своему платью, лежавшему на комоде.

— Настя!

— Мы уходим. Видеть и слышать тебя не желаю! Всё.

— Настя!

Я проигнорировала крик Даниила и быстрее вихря, промчалась в ванную комнату. Зло распахнув дверцу шкафа, я заскрипела зубами. Смоляков предусмотрел всё.

В подстаканнике весело подмигивали новые зубные щётки.

Одна ярко-жёлтая с мартышкой, вторая нежно-розовая, ещё в упаковке. По всей видимости, для меня.

Этот гад ждал, что рано или поздно я останусь у него ночевать без подготовки! Заранее позаботился даже о мягкой расчёске для волос!

Но его забота была сейчас для меня как кость поперёк горла. Меня едва не трясло от злости и возмущения.

— Насть, послушай меня… — раздался за дверью извиняющийся голос Даниила.

Я выкрутила барашек крана в ванне, чтобы вода громко журчала. Все утренние процедуры я проводила нарочно медленно, чтобы успокоиться.

Едва я вышла из ванной комнаты, Даниил схватил меня за локоть.

— Мне нужно к сыну.

— Я не виноват. Я неидеален, у меня много заскоков. Но я не виноват!..

— Откуда тогда по-твоему пятилетний сын знает о том, что ты его отец?

— Может быть, твоя мама сказала? — предложил Смоляков.

— Может быть, у тебя совести нет? Спихивать вину на мою мамочку! — возмутилась я. — Отпусти. Мне больно!

Хоккеист разжал пальцы, шумно выдохнув.

— Что мне сделать, чтобы ты мне поверила?

— Уже ничего, звезда. Оставь нас в покое. Пожалуйста! — попросила я. — Нам очень-очень хорошо жилось без тебя.

— Твою жизнь нельзя назвать очень хорошей и лёгкой, — возразил Смоляков. — Её даже обеспеченной назвать нельзя!

— А вот это было очень низко, звезда хоккея, — тихо ответила я. — Я не родилась с золотой ложкой во рту. У меня нет состоятельных родителей и домов, напоминающих дворцы. Не имеет значения, сколько я приобрела и сколько потеряла за неполные двадцать девять лет жизни. Это. Моя. Жизнь. Моя! Без участия в ней тебя!

Я отошла от Смолякова.

— Я была бы тебе очень благодарна, если бы так дальше и продолжалось.

Мирон сидел на кухне, уминая завтрак, приготовленный руками повара Михаила. Смоляков ещё не успел уволить повара.

Михаил как раз сейчас стоял в кухне и жонглировал помидорами, на радость Мирону.

Мой сын даже забыл о том, что он терпеть не может рисовую кашу с молоком на завтрак. Он уплетал её за обе щеки.

— Але-оп! Кинь мне ещё яблочко, парень! — попросил повар.

— Вы ещё и жонглируете? — любезно спросила я.

Михаил, услышав мой голос, растерялся и уронил помидоры. Два из них он поймал, а два других шмякнулись на пол, забрызгав светлые шкафы соком.