Мне показалось, что мир замер — хотя, наверное, так и было на самом деле, ведь прах разберет эту дурацкую временную магию, да еще и замешанную на северном колдовстве!

Солнце сияло в небе, высветив крыши приятно-розовым цветом. Снег искрился под солнцем. Силль стоял на коленях. Снуи вытянулись любопытной шеренгой. Жители деревни подбрасывали шапки.

Я висела в прыжке, а Берти висел напротив. Я улыбалась — и мой попутчик улыбался тоже. Было тепло. Всего одно касание — меньше сантиметра соприкосновения, подумаешь, ноготь и подушечка, говорить-то не о чем, — а всё же тепло-тепло…

Солнечно.

Мне вдруг вспомнилась иномирная фреска, масштабнейшее произведение Внешнего Мира, которое наставник медленно и с пиететом воссоздает у себя на сводах винного погреба. Правда, Теннет признает: в оригинале два героя картины не дотягиваются друг до друга.

«И не дотянутся никогда, — заявил наставник. — Два сантиметра — бесконечное расстояние, если помножить его на вечность». «А почему у вас тогда они соприкасаются?» — спросила я. «А я реалист», — скривился Теннет. — «И я не знаю ни одного бога, кого бы не тормошили смертные… Не то что за пальцы: за грудки хватают».

…Я посмотрела на сыщика.

— Я был очень рад встретить тебя, Тинави из Дома Страждущих, — одними губами сказал Голден-Халла, преодолевая сопротивление колдовства.

— И я, Берти. Я тоже была очень, очень рада.

И мир Долины, сжатый дотоле десятки лет, вдруг распустился цветком… Отпущенная тетива времени грохнула низким ударом гонга.

Снег осыпался. Зрители ахнули. Силль исчез. А мы с Берти с дикими воплями разлетелись по сторонам — как две очень неуклюжих птички, меткими щелчками фатума запущенные в полет.

Пролетев прилично, я грохнулась в сугроб по ту сторону деревенского забора.

Какое-то время я лежала молча, припорошенная. Небо надо мной было упоительно синим. Краем уха я слышала гул в деревне — сумму двухсот голосов, таких разных, но одинаково недоумевающе-радостных.

Вот силль даёт, а! Взял и смылся. А кто должен объяснять этим ребятам, что тут случилось? Прах. Неужели я? Или Берти…

Вдруг на меня наползла чья-то тень. В поле зрения показалась нечеловечески-лукавая физиономия и два лисьих уха, встопорщенных настороженно.

Наш лыжник! Честно ждал за вратами.

Травкёр с любопытством повёл пушистым хвостом, торчащим из-под куртки, наклонил голову вбок, растянул губы в улыбке и открыл рот… Я, вскрикнув, зажала уши руками. Еще и запела — чтобы точно ничего не услышать. Потому что если он сейчас опять меня проклянет — я его придушу в отместку!

Мордашка отшельника обиженно вытянулась. Он скрестил на груди и фыркнул.

— Ты пришел по договору с Берти? — громко спросила я, а не убирая руки от ушей. — Кивни, если да!

Травкёр закатил глаза и кивнул.

— Отлично. Смотри, мы уже разобрались с проблемой сами…

Зрачки отшельника нехорошо блеснули.

— …Но я все равно готова показать тебе склад ликера. Думаю, жители деревни не будут против того, чтобы ты забрал все. Скажи, что ты наследник прежнего травкера, Ягера Мастерина.

Отшельник вздернул брови и акцентированно произнес — по губам понятно: «Почему ты мне помогаешь?»

Я пожала плечами:

— В ответ я попрошу тебя не трогать местных жителей, меня и Голден-Халлу. Держать себя в руках и никогда не задавать никому из нас твой проклятый вопрос.

— «Покажи товар!» — прищурился Травкёр.

Я вытащила из кармана две бутылочки. Отшельник внимательно разглядел их и благодушно кивнул. Потом сделал такой жест, будто ногтем большого пальца колупает зуб — очень острый, кстати, как у звереныша.

Я сочла это обещанием и разжала уши.

— Хорррррооооший товар, — протянул Травкёр с таким смаком, что мне вдруг показалось, что мы с ним — два контрабандиста в Рокочущих рядах. Я почувствовала себя до крайности преступным элементом!

Мы вернулись в Долину колокольчиков. Я шла, внутренне напрягшись, потому что ожидала, что в любой момент невидимая стена оттолкнет меня обратно. Так и случилось: когда на той стороне площади появился Голден-Халла, ход на неё для меня оказался закрыт. Это даже было в чем-то забавно, признаться. Пока мы с сыщиком криками и знаками объясняли друг другу, кому и куда надо пройти, чтобы оба достигли желаемых мест, Травкёр позади меня… попал в ловушку.

Толпа инициативных селян бросилась к нему со всех сторон, всплескивая руками и удивленно голося.

Я недостаточно хорошо знаю норшвайнский язык, чтобы разобрать все оттенки творившихся монологов, но в общем и целом мысль была такая:

— Ой-ой, господин, вы что же, сынишка Ягера?! А где Ягер?! УМЕР?! Как умер?! Кошмар! Значит, вы теперь наш новый староста? Ура! Да здравствует сынишка Ягера, Мастерин Младший!

— Э-э-э, — сказала я.

— Ха! — сказал Травкёр. — А вы будете приносить мне ликеры? Такого же качества, как этот? — он побултыхал пробным пузырьком.

— Конечно, Мастерин Младший!

— Прекрасно. Тогда всё правильно: я ваш новый староста. Ха!

И толпа уже безо всякой моей помощи унесла Травкёра в сторону богатых хором с подвалом…

— Классно, не правда ли? — прижав руки рупором ко рту, крикнул Берти, наблюдавший за всем этим действом издали.

Я подняла вверх обе руки с поднятыми большими пальцами.

* * *

Над Лилаковыми горами царствовало солнце.

Вокруг был снег, конечно, но, если закрыть глаза и абстрагироваться от него, становилось ясно: это весенние лучи. Почти что летние. Они приятно грели и наливали кожу путешественников загаром, а поверх пушистого снежного пухляка создавали аппетитную карамельную корочку.

Я рысью ехала на метельном коне по бесконечно широкому плато, разливающемуся, как сама свобода. Лошадь шла неспешно, привольно. Корона гор по сторонам щекотала яркое небо колпачками заснеженных пиков. На плече у меня скакали два снуи: играли в дуэль на крохотных сосульках. Их непонятный говорок звучал, как гимн беззаботности.

Я то и дело с улыбкой смотрела направо. Там, на расстоянии четко выверенных пятидесяти метров — колдовство не ошибается — ехал Берти. Если я слишком долго не оказывала сыщику знаков внимания, в меня прилетал снежок — с магическим ускорением, а потому ощутимый.

Как-то раз я, задумавшись, пропустила снаряд и чуть не грохнулась с лошади, после чего Берти разразился целой чередой громогласных извинений в стиле пастушьих йиоотль-песен. Слушая его диковатое выступление, я так хохотала, что всё-таки свалилась, м-да… А в горах от таких хоралов даже сошла небольшая лавина. Красивое, нежное облачко — издалека. Как будто пенка на кофе.