Кто по нам палит, мать вашу, я не вижу никого, да драть вашу фишку…

Ищу глазами врага, и тут прямо передо мной земля вздымается в воздух. Рот, глаза, нос, уши — всё заляпано грёбаной глиной, я лечу с копыт и хряпаюсь башкой оземь.

Проф ловко тянет меня за ногу с открытого места к низинке. В голове у меня ритмично звенит: «Уйом! уйом! уйом!»

— Наконец-то, — произносит Озёрский.

А что — наконец-то? Чему конец?

Переворачиваюсь на брюхо и вижу какое-то движение за две сотни шагов от нас. Выдаю в ту сторону одиночный выстрел. Еще один. Больше для собственного успокоения, чем в кого-то там конкретно.

Вдруг меня накрывает огромной тенью. Вскидываюсь и вижу: этот дурацкий «уйом», оказывается, звучал не только у меня в голове. Над нами висит старый добрый Ми-24 с ракетной подвеской.

— …уками закро… — орет Озёрский.

— Чего закры… — вижу, как он падает в траву, сжав ладонями виски. Но сам не успеваю последовать его примеру. Прямо над головой раздается рёв-рёв-рёв-рёв!

А, мать твою так! А-а-а!

Падаю рядом с профом, зажимаю уши, но уши, по-моему, насмерть убиты, там пустота, там серая вата — аж до самого центра мозга…

— …икро!.. — Голос Юсси.

Кто-то ловко цепляет меня и забрасывает внутрь вертолета. Секунду спустя поверх моей тушки распластывается Озёрский. Юсси лезет в салон, а за ее спиной Гард отстреливает по гадам весь магазин одной чудовищно длинной очередью. Потом запрыгивает сам и вопит летчику:

— Еще разок! У них там может быть пэзээрка! Богатая банда!

Толчок! Мы катимся по полу… Взлетели? И справа опять раздается рёв-рёв-рёв-рёв! Мне, с заложенными ушами, слышно лишь, как срываются с подвески ракеты класса «воздух — земля».

— Там был Вано, Баронесса! И я его зацепил! — орет Гард с довольной рожей.

— Получил своё! Был нормальным парнем, стал бандитом! — отвечает Юсси.

Пуля влетает в салон, рвет обивку сиденья, с визгом рикошетит и успокаивается… не пойму где. Но мы взлетаем. Мы взлетаем, ребята. Мы живы.

Проф неторопливо слезает с меня.

— Перевяжи меня, — спокойно обращается он к Юсси, выставив правый локоть вперед. По руке его течет кровь. — Очень некстати. Очень не вовремя. График экспериментов летит к чертям собачьим…

Баронесса тянется к рюкзаку — за аптечкой.

— Покажи-ка свой нож, — просит меня Гард.

Я вынимаю рессорник и машинально протягиваю его «долговцу», но потом, вздрогнув, отдергиваю руку. Всё лезвие до самого острия приобрело премерзкий химически-синий оттенок, в норме лезвиям не свойственный.

Гард говорит мне:

— Говорят, есть такое мутантное растение, черная гвоздика…

— Скорее, это был черный василек, — вспоминаю я.

— Спрячь-ка его назад. А то мне как-то неспокойно.

Прячу. У Гарда в глазах стоит удивление:

— Как же ты сообразил мутабой сварганить?

— Мута… что? — переспрашиваю я.

Вместо Гарда отвечает профессор:

— Мутабой. На сталкерском сленге — очень редкое оружие, отпугивающее любых крупных мутантов и абсолютно смертельное для них. Достаточно одной царапины, и псевдогигант сдохнет за пять секунд. У-у! Осторожнее, Юсси…

— Я стараюсь.

— Так вот, чтобы изготовить мутабой, нужно вымочить лезвие в соке, — тут он сказал нечто на латыни, а потом, увидев моё лицо, снизошел до пояснения: — Короче говоря, в соке черной гвоздики. Правда, мелких мутантов эта штука скорее притягивает, и тут есть свое неудобство…

Он сжал зубы, чтобы не застонать, и все-таки застонал. Лицо — белее простыни. Но всё же продолжает говорить:

— Меня очень радует, что у нас есть возможность исследовать подобный предмет. А где, простите за назойливость, произрастает…

— Простите, Геннадий Владимирович, не сейчас, — перебивает его Гард. Юсси с удивлением смотрит на напарника. А тот снимает с ремня флягу и протягивает ей:

— Надо помянуть Чебыша. По обычаю, Баронесса.

Юсси отрывается от перевязочных дел, принимает в себя глоток и говорит:

— Хороший был водитель. И поисковик неплохой.

Гард сам делает глоток.

— Один раз он меня отговорил лезть в заваруху, из которой я бы точно живым не выбрался. Теперь вы, Геннадий Владимирович.

Профессор приникает к фляжке.

— Вы знали его в основном по Зоне… То есть с худшей стороны, потому что сталкер из него никакой. Поэтому добрых слов о нем слышно маловато. Что ж… Понимаю! Вы честно вспомнили о нем всё, что могли, и на том спасибо. А я вот знал Чебыша как специалиста. И поверьте, он не зря попал сюда. Его, кстати, рекомендовал мне сам Михайлов…

Вижу почтение на лицах.

— Из Чебыша с течением времени мог бы получиться серьезный ученый… Систематизатор он был от Бога. И это он, кстати, предсказал, что мы когда-нибудь найдем «сонный шар». Понимаете? Теоретически предсказал существование артефакта, который до того никому из сталкеров не попадался. Вы понимаете это? Ни рожна вы не понимаете…

Фляжка перешла ко мне.

— Он не побоялся работать в Зоне…

Водка напильником прошлась по нёбу. Возвращаю флягу. Приняв ее у меня из рук, сталкер обращается к Юсси:

— А теперь вот что. Парень два раза спас нам сегодня жизнь. Во-первых, если бы Репа отыскал нас в Карьере, то перебил бы, как тараканов. Во-вторых, если бы не его нож, химера всех бы нас могла положить. Проворонили.

— Проворонили, — подтверждает Юсси. — Детский сад, штаны на лямках… Прямо стыдно. Ты хочешь за него вписаться? Я правильно поняла тебя, Гард?

Кивает.

— Но он ведь добрый знакомый Клеща? — напоминает она с некоторым сомнением.

Гард пожимает плечами, мол, всякое бывает. Мало ли кто чей знакомый?

— Хорошо. Я впишусь вместе с тобой.

Тогда Гард объявляет мне:

— Во-первых, зарегистрируем тебя второй категорией. Во-вторых, дадим нормальное имя вместо этой издевательской кликухи. Юсси, ты лучше понимаешь в таких делах. Дай ему имя, как положено.

Баронесса задумалась всего на секунду. И сказала:

— Тимофей… Зачем кличка с таким редким и красивым именем? Тим. Ты будешь — Тим. Ведь всё гениальное просто.

Я смущенно зарделся. Так сильно, что даже от себя такого не ожидал.

«С редким и красивым именем…»

Не знаю, как вам объяснить, ребята… Пробрало меня. Два серьезных человека только что сказали: «Ты кое-что заслужил. Ты не так уж плох, сталкер».

И это настоящие сталкеры — не такие, как я, и не такие, как мастер Шрам… Или как его там на самом деле. В общем, сильный момент в моей жизни.