Майора Солодова быстро куда-то отозвали, потом вместо него назначили другого майора, потом офицеры заставы неделю ходили мрачными и собирали деньги для вдовы, а потом я ушел на дембель…

Но как тебе это рассказать, Клещ? Какой у меня резон всё это тебе рассказывать?

— Что-то морда твоя мне не нравится, — говорит Клещ. — Очень мне не нравится твоя морда, сынок… Небось о красивеньких ребятах думаешь, о чистеньких таких ребятках, вроде Юсси с Гардом. Да? Честные «долговцы», хабар ученым по твердому тарифу сдают, из Зоны к цивилам зло не выволакивают, зарплатой не гнушаются… Мол, раз эти жить могут как люди, то и другим быть чистенькими не влом и не западло… Да? А знаешь, сколько на них душ висит? Знаешь, что у обоих руки в крови аж по локоть? Знаешь, что оба не дураки деньгу зашибить, и только потому Зону топчут? Баронесса любит меха. Без чернобурой лисицы ей не жизнь. В свет не с чем выходить, если манто лисье на плечи не положит! А Гард содержит арабского жеребца в частном клубе и ходит в часах за сорок тонн. Они ребята не простые. Обожают, чтоб ты знал, японскую гравюру коллекционировать.

Про Юсси с Гардом я и думать не думал, но Клещу я отвечаю, спокойно так:

— Раздвоенный ты какой-то человек, Клещ. Тебя вроде как двое. И то один, то другой высунется.

— Вот ты сейчас думаешь, что много знаешь, много видел, что я не прав и что в жизни есть вещи, которые мое понимание просто в пыль сносят… Так? По морде твоей вижу, сынок: всё именно так. Только послушай, что тебе старый дурак скажет: ты сам — раздвоенный человек. Хочешь одного, делаешь другое. Ты добряк, у тебя речи книжные, у тебя нутро от вида дерьма кривится. Теперь ответь мне: на кой хрен ты тогда пришел в Зону?

Сейчас надо финалить дело с ребятами на островке. Я говорю ему:

— Потом расскажу. Если в двух словах, то мне за Периметром холодно.

— Что?

А я и сам понять не могу — что. Само собой сказалось. Всплыло откуда-то. Почему холодно? Отчего я так ему сказал?

— Клещ, — говорю, — долгий разговор. Ну чего нам теперь тут… Все равно каждый при своем останется.

Он качает головой невесело. Ерунда у нас с ним какая-то получилась. Вчера вроде поубивать друг друга хотели, сегодня вроде скорешились. Но сейчас вот снова заговорили на разных языках.

Клещ принимается собирать артефакты да складывать их в какой-то резиновый мешочек. Всякий раз, когда в мешочек ложится новый артефакт, он вроде растягивается, а потом опять делается маленьким, будто туда ничего не клали. Такая вот странная вещица у него.

— Что глядишь? Никогда прежде гибкого контейнера не видел?

Поджимаю губы, мол, ни фига не видел.

— Чему они вас только в Ордене учат?! Тут принцип работы на использовании двух артефактов построен. Один — в виде мелкой крошки, а от другого — отвар… Опять же наши умельцы из Зоны наладили.

И объясняет-то Клещ как-то уныло. Будто куском дерьма по наждачной бумаге пишет: не столько разъяснить, сколько быстрее разъяснение закончить ему хочется.

Смотрит на меня с печалью и досадой.

— Всё, парень, я с тобой расплатился. Кранты «радарному синдрому»… Так?

— Так. Всё по-честному.

— А теперь будем выбираться отсюда.

I’m a rolling thunder, a pouring rain,

I’m cornin’ on like a hurricane.

My lightning’s flashing across the sky,

You’re only young but you’re gonna die.

«Hells Bells», AC/DC

Клещ ушел тихо, никаких ссор затевать не стал.

Оставил мне и рюкзак, и оружие, повернулся спиной и зашагал прочь. Не колебался ни секунды: стреляй — не хочу.

Появилась у меня сердечная симпатия к этому душегубу. Хрен его знает почему. Безо всяких причин… И я крикнул ему вслед:

— Куда ты, Клещ? Может, вместе из Зоны выйдем?

Он поворачивается и говорит:

— Чует мое сердце, мы еще встретимся, салажонок, еще поспорим о важном за стопкой чая. Зона — она человеческие споры любит… Но сейчас нам с тобой не по дороге. И тебе надо держаться подальше от меня.

— Ты думаешь?

— Я же темный сталкер, ты забыл?

— Ну, темный. И хрена ли?

— Я многое чувствую заранее, так сказать, авансом… Например, сейчас я чувствую, что человек, за головой которого я пришел в Зону, идет ко мне. Он не один, и он уже близко. Он так же хочет убить меня, как и я его. Но все-таки прикончу его я. По святому закону мести… В общем, не до тебя мне сейчас, радиоактивное мясо.

Мне вдруг вновь стало его жалко — такого старого и такого злобного.

— Месть? А нужна она тебе — эта месть? Может, ну ее на? Ты же богатый человек теперь!

— Ты не поймешь, сынок. Некоторые вещи нельзя забыть. И простить тоже нельзя.

— А вдруг — можно?

Он сплюнул вяло так и говорит:

— Наверное, можно… Но зачем?

Я растерялся. Что ему ответить? Тогда я не знал. Это сейчас мне кажется, что знаю.

Для того чтобы накормить жадинку досыта, понадобилось килограммов пятнадцать песку. Жадная оказалась жадинка. Гребли с обеих сторон — молча, сосредоточенно.

Юсси миновала мостик первой. Подождала остальных. Потом объявила:

— След в след. Первой иду я. Вторым — Чебыш, третьим — Сотка, четвертым — вы, Геннадий Владимирович. Замыкает Гард. Быстрым шагом, общее направление на аномальную рощу. Верно, Гард?

— Верно. Либо южнее, либо севернее, только не через Янов.

— Двести шагов вперед, марш!

Меня ни о чем не спросили. Просто поверили или, может быть, по каким-то своим датчикам поняли: «радарного синдрома» больше нет. Что всё это моя заслуга, я пока не говорил, скромность меня заедала! А что вызов на указанный адрес отправлен, это я им сказал…

Они были спокойные, уверенные в себе ребята.

Юсси:

— Всем: стоять. Подтянуться ближе ко мне. Гард, подойди: есть связь. Надо прикинуть маршрут.

И они негромко заворковали в сторонке, мол, нужно видеть обстановку, мол, как бы не нарваться на бандитский заслон… чего-то гон продолжается… чего-то безопасней запросить…

Профессор Озёрский обратился ко мне:

— Пока специалисты совещаются, как им лучше довести нас до Бункера, а задам вам, Тимофей Дмитриевич, один чисто дилетантский вопрос. Вы, я надеюсь, не против?

— Пожалуйста, профессор.

— Превосходно. На мой взгляд, вам кто-то помогал найти и отключить нечто — я даже представления не имею, что это было, — создававшее «радарный синдром» на территории Карьера. Между тем, по вашим словам, других спасателей здесь нет. Во всяком случае, они не решились показаться нам на глаза. Но… вы там изрядно пошумели.