Глава 23

По дороге обратно я тщетно пытаюсь унять свою совесть. Что это было? Тело ещё хранит ощущения близости с ним. Кажется, даже запах его передался. Я чувствую руки в тех важных местах, которых никто не касался. Никто! Кроме мужа. А что бы случилось, приди я в юбке? Он бы залез и туда?

А я какова? Просто сидела, скуля: «Отпустите, не надо». Точно, как девочка-целочка! Нет бы дать ему в глаз, или лучше — коленом по яйцам. Хотя… В моей позе это было весьма затруднительно. Нет, пожелай он меня изнасиловать, я не смогла бы спастись. Разве что только кричать: «Помогите! Спасите!». Мужики приберут и… помогут.

Выдыхаю, шепчу еле слышно:

— Успокойся, всё позади.

Но сердце стучит как мотор у «букашки». Стоит признаться, машина скользит как по маслу. Хоть что-то хорошее в этой постыдной истории.

Пытаюсь припомнить, слова, что он мне говорил: «Мечтал о тебе… Не могу позабыть». Какая пошлость, ей Богу! Я — взрослая женщина. А он не дорос до таких! Ему обольщать малолеток, навроде Снежаны. Да только мал кошелёк!

В какой-то момент я хочу развернуться, поехать обратно. Ворваться к нему и отхлестать по лицу. Но риск, что он снова начнёт меня лапать велик. А я не остыла ещё от его приставаний…

Вспоминаю ладонь на груди. Как он трогал её сквозь одежду. Хорошо, что бюстгальтер на мне с поролоном. А ведь хотела надеть кружевной! В этот раз он до губ не добрался. Не успел! А иначе бы я укусила его. Хотя… В моём состоянии полного ступора. Я вряд ли бы даже смогла оттолкнуть…

Впереди вижу пост ДПС. Сбавляю скорость. Ишь, разогналась! Будто Виктор устроил погоню. На всякий пожарный смотрю в зеркало заднего вида. Но, толку? Я же не знаю, на каком он авто. Может, вот этот, на джипе? Нет, у него что-то проще! Седан?

«Успокойся, Самойлова», — шепчет мне разум. Я его поправляю, что я не Самойлова. И в этот момент постовой поднимает свой жезл. Тот полосатый, как зебра. Как моя бестолковая жизнь! Сейчас, вероятно, все чёрные полосы слиплись в одну. И никак не закончатся. Ведь жезл полицейского выбрал меня.

«Господи», — думаю я. Только не это! Ведь я отдала всю наличку маньяку. Теперь бы не встрять! Лихорадочно думаю, какое из правил нарушила? Сплошную не трогала, скорость не превышала.

Паркуюсь к обочине. Сердце галопом стучит. Вот-вот разорвётся…

— Старший сержант Денискин, добрый день, — представляется мент. И склоняется ниже.

— Д-добрый, — пытаюсь я улыбнуться ему.

Сейчас он попросит меня показать документы. Потом арестует. Потом…

«Настя, возьми себя в руки», — думаю я, но тревога в груди нарастает.

— У вас всё в порядке? — интересуется он, и придирчиво смотрит в лицо.

Пытаюсь придать выражение лёгкости.

— Да, спасибо! — вышло как-то уж слишком оптимистично.

Оглядев зорким глазом салон, он бросает:

— Хорошо. Поворотничек выключите.

И только теперь замечаю, что всё это время «моргала» налево. Теперь поняла, почему все авто сторонились и боялись меня обгонять!

— Ой! Спасибо! Как я могла не заметить? — у него на глазах выключаю.

— Бывает, — улыбается он, — Всего доброго!

Не веря своему счастью, опять завожусь и выезжаю на главную. Это ещё не урок, а разминка. Будь осторожнее, Настя! Ты за рулём.

Телефон начинает звонить. Я, не глядя, его вынимаю. Включаю на громкую связь.

— Настя! — слышу встревоженный мамин фальцет.

— Я за рулём, мам! Что-то срочное? — раздражённо бросаю в ответ.

Мама на том конце провода думает. Вероятно, решая, насколько срочным можно считать её повод.

— У Диночки…, - наконец произносит она.

И замолкает, вынуждая меня напрягаться.

— Что, мам? Говори!

Но мама кряхтит и вздыхает.

«Заболела», — понимаю с тревогой.

— Что? Жар? Понос? Отравление?

— Да Бог с тобой! — фыркает мама, — Чем тут травиться? Всё ж с грядки, своё! Я даже деревья от жука не опрыскиваю. Яблоки можно немытыми есть.

Вздыхаю, подавляю желание высказать маме про то, что не время сейчас рассуждать о деревьях.

— Мам! Так с Диной-то что?

— А! — оживляется мама, — У неё…

И опять не находит слова. Не знаю, что там у Динки, а у меня уже паника! Хочется взять телефон, прокричать, наругаться. Но руки лежат на руле. И глаза продолжают следить за дорогой.

— Мам! Ты измучила! Что у неё? Говори! Чирий? Крапивница? Клещ укусил?

Мама вздыхает, как будто проблема гораздо серьёзнее. Терпение быстро кончается! Но, перед тем, как я вновь выхожу из себя, она произносит:

— У неё менструация.

— Что? — ошарашенно фыркаю. Будто речь не о Динке, а о Давиде. Будто такого вообще быть не может. Ведь Динка ещё так мала! Хотя… Ей тринадцатый год. Почему бы и нет?

Но ведь это не значит, что теперь моя дочь станет женщиной? Что её организм подаёт недвусмысленный знак. Мол, пора!

Прогоняю тревожные мысли. Говорю:

— Настоящая?

— Ну, а какая? — удивляется мама.

— И… как она там? — бросаю с тревогой.

— Да, рыдает лежит в своей комнате! Даже меня не пускает к себе, — делится мама. И я, испытав прилив нежности к дочери, думаю: «Моя милая девочка, какая ты взрослая стала».

А вслух говорю беспокойно:

— Рыдает чего?

Мама в ответ сокрушённо бросает:

— Да джинсы любимые перепачкала! Да ещё при парнях, при соседских. Теперь, говорит, ни за что не пойду никуда. Буду сидеть взаперти до конца лета.

Улыбаюсь. Проблему нашла! Да я бы этих парней так послала. Далеко и надолго!

— Скажи, что будет у неё Ipad. Пусть не плачет! Я перед сном наберу, — отвечаю я маме.

— Айпат? — опять вопрошает она.

— Ты просто скажи, она знает, — вздыхаю.

Прощаемся. Я улыбаюсь, тревожусь и очень горжусь. Помню себя в этом возрасте. Тоже пришли неожиданно! В школе, за партой, во время контрольных скрутило живот. Побежала в туалет, а там… жуткое дело. Сидела потом в этом самом туалете до вечера. Стирала штаны…

Эта новость меня отвлекла от своих угрызений. Я решила, что факт домогательства будет учтён! По-хорошему, я бы могла заявить на него. Но не стану. А деньги верну! Не хочу быть должницей этого мерзкого типа. И больше к нему ни ногой.

Самойлов сидит с ноутбуком в гостиной. Теперь он работает дома. Ещё бы! С такой физиономией. Стыдно, видать?

— Привет, — говорю, заглянув.

— Привет, — отзывается, даже не глядя.

Он с тех пор не сказал ничего. Только хмурится, курит. И кофе пьёт вёдрами. Будто зреет какая-то мысль у него в голове. И мне страшно становится! Что за игру он