— А что у вас с рукой? — попыталась сменить тактику я, вспомнив о том, что Соня зачем-то свою перевязанную руку от меня в медпункте прятала.

— Ничего, — снова недовольно ответила хозяйка дома. — Поранилась об забор. Это никого не касается.

— А может, вы вовсе не поранились, а… подрались… с кем-то из тех, кто знает, что случилось с вашим мужем? — окончательно разошлась я. — Вдруг вас кто-то шантажирует? Тот же самый Вано, например, которого вы якобы совершенно не знаете, тогда как половина села утверждает, что он к вам хаживал, и не просто на чай…

Соня молчала. Я смерила женщину внимательным взглядом и продолжила:

— Ну так как, я права? Ваш муж вовсе никуда не уехал, потому как не мог уехать, не попрощавшись ни с кем и даже не упомянув, что куда-либо собирается. Его просто убили: вы или ваши ухажеры, к которым он вас приревновал…

Женщина вытаращилась на меня как баран на новые ворота, не в силах произнести ни слова, а лишь глотая ртом воздух — ее негодованию явно не было предела.

В это время раздался резкий сигнал автомашины, остановившейся около дома. Евдокия быстро подбежала к окну, утвердительно мотнула головой и, проговорив: «Я тороплюсь», — вышла из дома.

Афанасий тоже сразу заспешил по своим делам, явно давая мне понять, что не желает продолжать нашу беседу. Мы остались с Соней наедине.

Я медленно подошла к окну и, выглянув, увидела, как Евдокия, широко улыбаясь, садится в белую «Волгу». Едва дверца захлопнулась, машина сразу же отъехала от дома.

Меня настораживало поведение членов семьи Курник и смущала резкая перемена в их отношении ко мне. Но выяснить причины мне пока не удавалось, так как хозяйка молчала. Мне пришлось продолжить свое психологическое давление.

— Согласитесь, Соня, любому человеку на моем месте показалось бы подозрительным то, что семья, которая так гостеприимно встретила человека — я имею в виду себя — в первый день, спустя пару суток начинает явно его избегать и даже выказывать в его адрес агрессию? Невольно кажется, что члены семьи что-то скрывают. Вы ведь и в самом деле что-то скрываете, я права?

— В-вы сумасшедшая! — наконец подала голос хозяйка. — Вы сами не понимаете, что несете! А избегаем мы вас потому, что вы всех уже достали. Вы заставляете сельчан думать, будто мы убили своего кормильца. Господи, да что с него вообще можно было взять: гол как сокол! У него денег ни черта не было. Одна рыба, которую он приносил. А ревновать… — женщина усмехнулась, — он никогда меня не ревновал, потому что с самого начала знал, что я привыкла жить так, как мне хочется. К тому же все эти Вано, или кого там еще вы имели в виду, за ночь со мной приносили ему же пожрать…

Соня резко развернулась на месте и, в два шага достигнув двери, отворила ее и громко произнесла:

— Все, убирайтесь из моего дома! Нам больше не о чем с вами говорить, я все сказала!

Я нерешительно отошла от окна, у которого стояла, и направилась к выходу. С одной стороны, мне хотелось задать еще несколько вопросов, с другой — я прекрасно понимала, что Соня только что отрезала мне все возможности это сделать, очистив полностью от подозрений и себя, и свою семью. Без каких-либо веских в ее адрес улик я ничего утверждать уже не могла, не в силах что-либо доказать. Мне не оставалось ничего, как несолоно хлебавши покинуть дом Сони Курник.

Оказавшись на улице, я остановилась и задумалась. Мне почему-то продолжало казаться, что необходимо установить слежку за Соней, но каким образом это сделать сейчас, днем, и здесь, в сельской местности, я не знала. В городе можно прицепиться хвостом за любым человеком или видом транспорта и остаться незамеченным. В селе же, где прохожие очень редки и где лишь изредка проезжает по улице какое-либо средство передвижения, проследить за объектом — проблема из проблем. Вот и сейчас я просто не могу ничего сделать.

В полной растерянности я топталась на месте. Мой зуб снова заболел, в очередной раз напомнив о себе. Я достала из сумочки очередную таблетку анальгина и просто проглотила ее.

«Сегодня явно не мой день, — мелькнуло в голове. — Зуб болит нестерпимо. Младшие Курники покинули свой дом, а их мамаша выставила меня за дверь, как провинившегося школьника-хулигана. Видимо, придется отправляться домой, в свой Красный уголок, и зализывать там раны. А завтра… „будет день — будет и пища“, — вспомнила я поговорку.

Понимая, что с Курниками по крайней мере на сегодня закончено, я решила все-таки не отправляться спать, а попробовать отыскать Таньку Курилку и поговорить с ней. Мне казалось, что из этой алкашки выбить признание будет куда проще, чем из трех проходимцев Курников. А расколется она — хоть с одним делом все станет ясно. А может, и со вторым тоже. Ведь пока еще ничто не указывает на то, что оба дела не связаны между собой.

«Как ничто не указывает и на то, что они как-то объединены и могут иметь что-то общее», — встрял в мои раздумья мой внутренний голосок.

Я не обратила на него внимания, продолжая двигаться в сторону дома Курилки, планируя еще раз его осмотреть: вдруг хозяева уже вернулись. И тут я увидела, как прямо мне навстречу со всех ног несется мальчонка лет четырнадцати-пятнадцати, что-то очень громко выкрикивая. И не просто выкрикивая, а стуча в заборы жителей села и о чем-то им возбужденно сообщая.

К тому времени, когда он добежал до меня, за ним бежали, хромали и чуть ли не ползли практически все жители улицы. Все они остановились рядом со мной, и теперь малец громко произнес, обращаясь прямо ко мне:

— Слыхала? Слыхала? Дядьку Степана нашли!

— Как нашли? Где нашли? — немного растерянно переспросила я у него.

— А так нашли, — уже не спеша начал объяснять паренек собравшимся вокруг него односельчанам. — Черпак рыбу ловил, крючок у него за что-то зацепился. Он сначала подумал, что щуку поймал. Дергал, дергал, а она не идет. Ну, он решил, что там коряга. Леску-то обрывать не стал, крючок жалко. В воду залез, чтоб отцепить, а там… дядька Степан.

— Где там? — задал вопрос Леха, который вместе с матерью, бабкой Павой, подошел к толпе.

— А там, — не смутился паренек. — В речке.

— Как то есть в речке? — теперь уже задала вопрос я.

Паренек посмотрел на меня, шмыгнул носом:

— Как, как? Очень просто. Утоп он.

— О господи! — запричитали собравшиеся женщины. — Да как же это?..

— А как тонут? — недоуменно уставился на них мальчонка. — Вот и дядька Степан… того… — он сделал руками круговые движения, будто пытается плыть, и похватал воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег.

«Так, — стала анализировать я услышанное. — Выходит, Степан утонул. Если это так, то почему его сожительница утверждает, что он уехал? Придумала отговорку после того, как он исчез, не решаясь или не желая его разыскивать? А на самом деле сама не знала, где он? Или все же знала? Помогла ему утонуть? Выходит, что так, она его и утопила… — повторила я для того, чтобы сильнее вникнуть в смысл слов. — Но зачем? Что она с ним могла не поделить? Сама же говорила, что нет от него никакого проку…»