детских рисунков, в особенности елка общественная – в школе, в клубе, в детском саду. Так, например, сообщается о некоем Феде Малинове, нарисовавшем колхозную елку, организованную для детей комсомольцами451. Однако изображений самой елки в журнале по-прежнему нет. Причина этого, вероятно, заключалась не столько в отстраненности рассматриваемого издания от политической конъюнктуры (чего о нем никак нельзя сказать), сколько в явной неуверенности редакционной коллегии в полном и окончательном утверждении новогодней елки в СССР: взрослые дяди и тети занимали выжидательную позицию и не слишком спешили пропагандировать елочный образ на журнальных страницах.

Собственно изображения новогодней елки появляются в «Юном художнике» только в середине 1939 года. На акварели 14-летней ученицы одной из московских художественных школ З. Лаврентьевой изображен детский новогодний праздник. Группа младшеклассников вместе с учительницей в школьном зале водит вокруг ярко освещенной елки хоровод. Елочные украшения лишь обозначены и просматриваются плохо – их затмевают и подавляют расположенные на елке большие, сияющие световые круги декоративного елочного освещения, перекликающиеся с летающими по залу воздушными шарами. Венчает елку столь же ярко сияющая пятиконечная звезда. К сожалению, черно-белые иллюстрации журнала не отличались хорошим качеством и потому не дают возможности составить целостное и законченное представление о степени каноничности елочного образа, воспроизведенного в этом детском рисунке. Тем не менее очевидно, что акцент сделан на елочном освещении, которое как раз и является главным украшением праздничного дерева. Звезда лишь дополняет и завершает созданный образ, придавая ему современную политическую окраску452. «В любом детском доме или детском саду, – комментирует этот рисунок автор сопроводительной статьи, – можно убедиться, как малыши-дошкольники жадно впитывают впечатления от новогодней елки… и с наивной непринужденностью передают эти впечатления в своих рисунках»453. Однако подтверждающие эту сентенцию рисунки «малышей-дошкольников» в журнале отсутствуют.

На рисунке 9-летней Тани Плигиной, представленном на Всесоюзной выставке «Наша Родина в изобразительном искусстве детей и подростков» в марте 1940 года в Москве, изображена новогодняя елка, установленная на катке детского парка. Елка расположена на заднем плане и прорисована «в общем», поэтому разглядеть развешенные на ней украшения не представляется возможным, однако и ее венчает неизменная пятиконечная звезда454. Как отмечали советские воспитатели, анализировавшие рисунки дошкольников, сделанные после новогодних праздников, несмотря на то что в действительности многие елки были увенчаны шпилем, дети неизменно рисовали на елочной верхушке огромную красную звезду455.

Обращает на себя внимание и удивляет тот факт, что весьма немногочисленные, если не сказать единичные, «новогодние» рисунки детей публиковались почему-то в летних номерах журнала и начисто отсутствовали в его предпраздничных и праздничных новогодних выпусках.

В другом популярнейшем детском периодическом издании того времени – «Мурзилке» – елочная тематика впервые появляется лишь в декабрьском номере за 1937 год. Рисунок, изображающий Мурзилку с большим чемоданом, сопровожден следующим текстом: «Мурзилка раскрыл свой знаменитый чемодан и вынул два толстых учебника – “Краткий курс (sic! – А. С.) новогоднего елководства” и “Всемирная елкография”. “Вот, – сказал Мурзилка, – я теперь самый знаменитый елковод и елкограф. Я прочел и изучил все, что касается новогодних елок, еловых шишек, елочных украшений”». Далее он сообщает, что собрался лететь на Северный полюс, чтобы «встретить Новый год вместе с Папаниным и Кренкелем»456. Однако этот сюжет оказывается «задавленным» опубликованными на предшествующей, первой странице журнала материалами о выборах в Верховный Совет СССР, состоявшихся 12 декабря 1937 года.

Новый, 1952 год. Из личного архива З.В. Поляковой

Изображение наряженной новогодней елки вместе со «знаменитым елководом и елкографом» впервые публикуется в «Мурзилке» в 12-м номере журнала за 1938 год. У подножия елки – мешок с новогодними подарками для детей: здесь и игрушечная лошадка, и кукла, и домик, и велосипед, и игрушечный поезд, и солдатик. Однако сама елка украшена «по-старому». Хотя ее и венчает красная звезда, единственным ее украшением остаются зажженные свечи457.

В послевоенный период количество детских рисунков украшенной елки существенно возрастает, но «непрописанность» и «размытость» игрушечного образа, особенно в акварели, остается неизменной458. Поэтому применительно даже к этому времени, судя только по визуальным текстам, сложно говорить о том, насколько хорошо был освоен детьми формулярный язык официальной пропаганды.

Казалось бы, образ канонической советской елки и отдельные образцы «нарушения норматива» (Ю.М. Лотман) и убегания от канона могли быть обнаружены в детских вербальных текстах. Но и здесь все обстояло не так просто.

Нет необходимости писать о том, какую огромную роль всегда занимала елка в жизни детей. «Погружение» в елку у них было очень сильным, временами – всеохватывающим. Воспоминания о елке традиционно относились к числу самых устойчивых и самых приятных детских воспоминаний и, как правило, присутствовали и в собственно детских мемориальных текстах, и в воспоминаниях взрослых о детстве. В последнем случае зачастую именно образ «елки из детства» олицетворял самое это детство как таковое. Дети самозабвенно любовались елкой, наряжали ее, веселились на рождественских/новогодних праздниках, радовались полученным подаркам. И эта нарядная елка, как «истинно детское», оказывалась для них подчас гораздо важнее всех политических событий вместе взятых: «Я помню хорошо день вступления “красных” в наш город. Выстрелы становились слышнее и чаще, но это была ружейная и пулеметная стрельба. Вдруг послышались “уханья”. В ход пошли орудия. Мерно и тяжело “ухали” сорокадюймовки. Но мы, дети, не обращали на все это ни малейшего внимания. Нас занимала елка»459. Елка становилась, таким образом, явлением и событием, которое маркировало и фиксировало хронотоп детской жизни, подчиняя ему события «внешнего» событийного ряда.

Столь часто встречающееся в текстах детей «из бывших» противопоставление «было хорошо – стало плохо» не раз подкреплялось соответствующим ему противопоставлением счастливого старого и «плохого», «скучного», «грустного» нового Рождества. Прежде на Рождество детям «устраивали роскошные елки, дарили множество подарков и игрушек»460. Теперь же в лучшем случае Рождество проходило безрадостно и тускло, в худшем же сопровождалось дорогой в изгнание, побегом от наступающих большевиков, обысками, арестами, обстрелами или истеричным весельем, напоминавшим пир во время чумы461.

Дети писали о елке, рисовали ее. Как свидетельствуют наблюдения педагогов, даже в совсем «не подходящее» для этого весенне-летнее время дети на школьных площадках играли в «украшение елки»462. Но детское «видение» елки никогда не было фрагментарным, и это отчетливо прослеживалось как в визуальных, так и в вербальных детских текстах.

Имеющиеся детские источники свидетельствуют о том, что елка обычно воспринималась детьми как единый, целостный визуальный текст. Недаром, характеризуя елочное убранство, дети обычно использовали такие обобщающие эпитеты, как елка «нарядная»,