свирепый громила или я.

Я так и лежала на тротуаре. Татуированный бородач шагнул ко мне, его ботинки на толстой подошве остановились в нескольких сантиметрах от моего лица.

— А с вами мы поговорим. В спокойной обстановке.

Он и не подумал помочь мне подняться. Даже не взглянул на мою порванную одежду, на исцарапанные руки, просто стоял рядом, точно охранник, задержавший преступницу.

Я медленно поднялась, не отрывая взгляда от незнакомца. Гора мускулов. Руки дровосека и ляжки тяжелоатлета. Голова обрита и едва начала обрастать.

Он тычками погнал меня к ферме. Мне приходилось семенить. Том уже скрылся за дверью. В окне, за соломенно-желтыми занавесками, смутно виднелся непо­движный силуэт Амандины.

Бородач толкнул меня в спину, заставив свернуть с дороги. Серая кошка, дремавшая в пятне солнечного света, вскочила и убежала. Вспугнутые куры взлетели на ржавую бочку, куда, должно быть, стекала дождевая вода. Мы прошли мимо смердящей компостной кучи.

— Сюда, — скомандовал дровосек.

Мы остановились под навесом с просевшей крышей, перед большим серым чехлом, накинутым на что-то вроде садового трактора. Бородач встал перед ним, расставив ноги, словно боец, нетерпеливо дожидающийся моего возвращения на ринг.

Что ж, не будем ждать гонга, первый раунд!

Я провела грязными, исцарапанными, кровоточащими ладонями по щекам, будто нанося боевую раскраску, и напала первой:

— Вы кто такой?

Силач самодовольно ухмыльнулся:

— А вы?

Мне нечего было скрывать.

— Мадди Либери, врач-терапевт из Мюроля. Я лечу Тома...

— Лечите? Суете нос куда не надо! Пристаете к не­му с вопросами. Лапаете его! Крутитесь рядом, будто собираетесь его похитить. Не зря Амандина мне позвонила. Потому что она боится. «Нарвалась на психопатку, — так мне и сказала. — Жо, приезжай скорее, у нас тут шляется чокнутая, высматривает, прячется и шпионит за нами, она больная на всю голову и способна на все». — Глаза цвета стали так и сверлили меня. — И она не ошиблась!

Я выдержала взгляд.

— А вы? Вы...

— Жо. Отец Тома. Еще не дошло?

Черт! Похоже, я совсем отупела. Ну конечно, он же выдернул меня из машины с рыком: «Не лезь к моему ребенку!» Разумеется, у Тома есть отец...

— Рада слышать, что у мальчика есть отец. Нельзя сказать, что он часто вас видит.

— Когда надо, я на месте. И не обязан перед вами отчитываться. Если я скажу, что я тренер по сноуборду, поймете, почему я этой зимой вкалываю в Пиренеях.

Я снова оглядела его. На вид лет тридцать. Мускулистое тренированное тело, но обветренное лицо выдавало явное увлечение спиртным. Выглядел он самоуверенным, волевым, независимым, неглупым, но в целом — козлом.

— Ну хорошо, — снова заговорил Жо, — теперь, ко­гда мы познакомились, что будем делать дальше? Обратимся в полицию? Я видел вас в машине, пацан пытался выйти, а вы его удерживали. — Он вытащил из заднего кармана джинсов телефон. — Я даже заснял.

Еще один апперкот. Я старалась держаться. По крайней мере, ясно, что передо мной тип из тех, с кем надо играть в открытую. Подняла руку: успокойтесь, сейчас я все объясню. Он смотрел на меня недоверчиво, но молчал, ему, видимо, тоже хотелось во всем разобраться. Он ни разу не перебил меня, пока я в общих чертах пересказывала ему свою жизнь: исчезновение Эстебана, черты сходства между ним и Томом. На подробностях внешнего сходства и родимом пятне внимание я особо не заостряла, это было слишком сюрреалистично, и напирала на другие совпадения: синие шорты с китом, каникулы в Сен-Жан-де-Люз, музыка, плавание, боязнь меда и пчел, баскские слова...

Жо прислонился к зачехленному трактору, придавленный грудой фактов. Амандина по-прежнему следила за нами из-за занавесок. Том не показывался.

Жо немного подождал, не скажу ли я еще чего-нибудь.

Убедила ли я его? Заставила ли хотя бы задуматься?

Он нацелился взглядом-скальпелем мне в лоб, будто готовился взрезать мозг.

— Вы и впрямь свихнулись!

Он вообще меня слушал? И я взорвалась:

— Все, что я вам сказала, — правда! Если хотите, чтобы я перестала вести себя неразумно, предложите мне разумное объяснение!

Жо вздохнул, видимо раздосадованный тем, что понапрасну теряет время, разъясняя очевидные вещи.

— Разумное объяснение? Вы с какой планеты свалились? Знаете, сколько десятилетних мальчишек любят музыку и плавание? Ах да, надо, чтобы они к тому же боялись пчел? Что за бред... Том еще и пауков боится, и змей, а когда был маленький, то боялся чудовищ под кроватью. Небось как и ваш Эстебан. И спорю, что он тоже любил бигмаки и пиццу, тысячу раз пересматривал «Мстителей» и мечтал о сборной модели «Тысячелетнего Сокола».

Кретин! Эстебан ни разу в жизни не был в «Макдоналдсе»! И десять лет назад исчез, так и не узнав, что его любимые комиксы когда-нибудь экранизируют. И этот тип надеется убедить меня своей иронией...

— Ваш сын говорит на баскском, хотя и не учил язык. По-научному это называется ксеноглоссия.

— Да что вы! Только и всего? Эта ксенофигня? А может, он завтра с утра пораньше заговорит на мандаринском? Или начнет сочинять кантаты, напетые ему призраком Моцарта? Вы в самом деле настолько тупая? Я еще и тренер по серфингу. Вы не заметили постеров с Келли Слейтером и Жереми Флоресом в комнате То­ма, когда пришли туда что-то вынюхивать? (Я пришла туда лечить твоего сына, козел!) Зиму, если выпадет снег, я провожу здесь, а лето в Гетари, Оссегоре и Биаррице — на Атлантическом побережье. Все эти maite zaitut ama продиктовал ему я. Я научил его баскскому!

Я глаз не сводила с Жо и не упускала ни слова.

— Тогда поговорите со мной на баскском.

— Я сейчас в самом деле вызову полицию!

— Сначала скажите что-нибудь на баскском.

— А дальше что? Будете проверять, ношу ли я эспадрильи? Люблю ли эспелетский перец?

И он загоготал над своей убогой остротой. Я понимала, что больше ничего из него не вытяну, и все же не сдавалась.

— А синие шорты Тома? Плавки-шорты цвета индиго, с рисунком кита? Это вы их для него выбрали? Вы еще и гарпунером были в Ледовитом океане?

Жо нисколько не смутился.

— Нет, их купила Дидина, мать Тома. Хотя, возможно, она выбирала их, думая обо мне, потому что я недостаточно часто бываю здесь. Все называют меня Жо, но полное мое имя — Жонас. Жонас, понимаете? Пророк Иона, которого кит проглотил! Если вам этого ма­ло, так Том еще и Пиноккио любит. Видели деревянную марионетку у него в комнате? А своего плюшевого ки­та он назвал Монстро. Вам пересказать мульт­фильм или вы его помните?

У этого гада на все есть ответ, как будто он заранее предусмотрел все мои вопросы и подготовился к защите. Но можно ли до такой степени все предусмотреть, если тебе не нужно защищаться? Я оглядела его с головы до ног, ища слабое место в его татуированных доспехах. Должна признать, его аргументы меня смутили. Если бы не это поразительное сходство, не темная отметина возле паха...

— Что, смoтрите, не растет ли у меня нос, как у Пиноккио? — заржал бородач.

Нет, нос у него не вырос. Этот верзила хорошо владел собой. Слишком хорошо. Вообще не оставляя места для сомнений. А ведь любого отца смутило бы то, что я рассказала. Он или блефует, или тянет время и ждет, когда я уйду. Но стоит мне уйти...

Он помахал мобильником у меня перед глазами:

— Знаете,