После того, как полиция вместе с задержанными уехала, народ еще долго не расходился. Возле подъезда, где жила Леночка Ястребова, на кем-то предусмотрительно вынесенной табуретке стояло ее фото в черной рамке. Фотография утопала в живых цветах и игрушках.

Витков, уставший и разбитый, сидел в своем кабинете, когда Танов зашел к нему с двумя томами уголовного дела.

— Слушай, Павел Николаевич, а может быть, по сто пятьдесят? Устал я от всего этого, напряжение снять хочется.

— Прямо здесь?

— Зачем? В «Голубую Лагуну» зайдем. Там и поесть нормально можно.

— Я бы не отказался. Есть действительно хочется, в гостинице ресторан скоро закроется, поужинать не успею.

— Тогда неси свои тома обратно и выходи на проходную.

Народу в «Голубой Лагуне» оказалось много, свободных столиков уже не было. Но администратор ресторана, увидевший Виткова, поспешил ему навстречу.

— Добрый вечер, Сергей Васильевич, будете ужинать?

— Да, решили с коллегой перекусить. Наш столик свободен?

Так как ресторан находился в двух минутах ходьбы от Следственного комитета, для сотрудников, часто посещавших это заведение, всегда имелся резервный столик в глубине зала.

— Конечно, пройдемте.

Администратор проводил их до столика, тут же подошел официант, принес меню. Витков, не открывая его, попросил триста грамм водки «Русский стандарт» и винегрет. Танов тоже согласился на винегрет.

— Подавайте. С горячим определимся попозже, — привычно командовал Витков.

Официант удалился и через пять минут вернулся с графином и двумя рюмками. Пока Витков наполнял рюмки, подали винегрет.

— Ну что, за окончание расследования?

— Да, не простое было дельце, — Танов поднял рюмку, чокнулся с коллегой и залпом выпил.

Витков тоже выпил, поморщился и закусил винегретом.

— Не могу понять, откуда берутся такие отморозки. Ну ладно, Ястребова, там все понятно. А этот Лунов, чего ему в жизни не хватало? Вырос в нормальной семье, в полном достатке, ни в чем не нуждался. Как он такой тварью стал?

— Я бы не сказал, что семья там нормальная. Ведь отец его такой же, как и он. Отец над этим Луновым так в детстве издевался, бил по делу и без дела. Это и мать Лунова, и соседи подтверждают.

— А куда же смотрела мать?

— Никуда не смотрела. Она собой была занята. Новые наряды, маникюры, педикюры. Только бы мужу понравиться. А ребята наши говорят, у нее дома такой порядок ослепительный, такая стерильная чистота, как в хирургическим отделении. Тоже — чтобы мужу угодить. По словам соседей Лунов-старший всю жизнь гулял от своей жены. Это ее тревожило по-настоящему. А воспитанием детей занимался отец. Воспитывал, как правило, кулаками. Еще неизвестно, у кого жизнь слаще была, у Лунова или у Ястребовой.

— А что с младшими детьми Луновых?

— Младшие мальчики — близнецы. Служат в армии. Осенью вернутся домой. Родители надеются, что будут поступать в технический ВУЗ. Они не такие, как Игорь. Не так озлоблены. Их всегда двое — у них свой мир. Это помогает при формировании характера. Да и побоев им меньше досталось. Большая часть отцовского недовольства жизнью пришлась на долю Игоря.

— Ну что, предлагаю свиную отбивную. Здесь ее хорошо готовят.

— Я не против.

Когда принесли горячее, содержимое графина подошло к концу. Разговор был в самом разгаре, поэтому Витков попросил повторить.

— Это же надо такое придумать, — не унимался Витков, — все так четко спланировал.

— Так у него же отец был сотрудник милиции. Сыночек, видимо, в детстве рассказов от него наслушался, детективов насмотрелся и включил свою бурную фантазию.

— Если бы не удаленное фото в телефоне, то, наверное, мы еще долго бы этого ребенка искали.

— Нет. По поведению Ястребовой сразу все было понятно. С самого начала ее колоть надо было.

Долго еще сидели следователи за ресторанным столиком, перебирая только им понятные частности законченного громкого дела. Потом долго гуляли вокруг гостиницы «Голубая Лагуна», с удовольствием вдыхая ночной мартовский воздух, пахнущий дымком и настоящей весной. Да, настоящей весной — она уже не за горами. Слабый ветер нежно покачивал ветви деревьев, которые скоро зазеленеют. Высоко в небе неспешно плыли прозрачные облака, в просветах между ними то и дело улыбалась добродушная луна.

— К богу плывут облака, — неожиданно для самого себя сказал Танов, вспомнив вдруг Наташу и ее любовь к творчеству Марины Цветаевой.

— Куда? — искренне удивился дубровский следователь, не ожидавший от коллеги знания поэтических строк.

— К богу, куда же еще? — ответил Танов и зевнул. — Поздно уже. Пожалуй, пора по домам.

Так закончился еще один день следователя Павла Николаевича Танова.

Рита проснулась от очередного кошмара. Она резко села на кровати, провела рукой по лбу и поняла, что вся взмокла.

— Господи, опять этот сон.

Она обвела взглядом камеру, вспомнила, что уже второй месяц находится в колонии общего режима. Серые бетонные стены, решетки на окнах, железный умывальник, даже шконка, на которой она спала, — все это настолько отвратительно, что порой не хочется жить. Если бы ее определили в камеру с другими заключенными, то, наверное, было бы легче. Однако была бы она жива в общей камере? Ведь уже два раза на Риту покушались. В тюрьме не любят детоубийц.

Рита схватилась руками за голову и сидела так около часа. За что ей это наказание? Каждую ночь к ней приходит Леночка. Она тянет к ней свои маленькие ручонки, потом улыбается во весь рот, так что видны четыре прорезавшихся передних зуба, и пытается что-то сказать. Но Рита не может разобрать, что она говорит. Хочет обнять ее, притянуть, прижать к себе, но… Девочки рядом нет. Рядом — пустота.

И так ночь за ночью. После того как девочка исчезает, уснуть Рита уже не может. Вспоминает деревню Перелазы, окрестности. Счастливые минуты под рябиной. Мечтает о том, как будет жить после колонии. Найдет работу. Пойдет учиться. Выйдет замуж. Родит ребенка. Стоп! Возникает личико погибшей дочки. Широко раскрытые глаза, тонкие пальчики. Птичий запах нежной детской головки возвращает в реальность. Леночки больше нет. И никогда не будет. Не побежит ее девочка по зеленой траве, резво перебирая крепкими ножками. Не удивится желтому одуванчику. Не заглядится на облачко, похожее на барашка. Никогда не будет она нарядной первоклассницей, не будет запевалой в школьном хоре. Никогда не будет у нее косичек, белых бантов, туфелек с перепонками, большого красного мяча.

Ночь никогда не кончится для Риты. Утро настанет, но не для нее. Рита плачет. Потом стонет. Потом тихо скулит. Потом засыпает. Чтобы завтра все началось заново. Лютики, одуванчики, бантики, сандалики, красные шарики. И опять ночь. И опять безрадостное утро. И так без конца.