– Не все вырастают, чтобы стать монстрами.

В «Яме» раздался грохот, затем – звук удара. Зрители загудели.

Я взяла свои метательные ножи и начала полировать их тряпкой.

– Он был человеком, – проговорил Джим.

– Стая не обращала твоего отца?

Джим – полукровка. Он не мог меня одурачить, даже сохраняя свой грозный вид. В Стае всякое бывает, хотя обычно партнер оборотня становится перевертышем.

– Как все прошло с кланом кошек?

Он едва заметно пожал плечами:

– Мы – тоже из семейства кошачьих, но мы не лезем в чужие дела. Мой отец оказался желанным гостем, поскольку был врачом. В Стае их мало. Он и Дулитл были друзьями. Вместе учились.

Я вспомнила слова Саймана. Он сказал, что Джим расправился с убийцей его отца. История была жуткая и запутанная.

– Ну а твой отец… он сидел в тюрьме, да?

– Я расскажу. В общем, в одной семье появился люпус. Маленькая девочка. Рысь-оборотень. Ей исполнилось десять. Альфа отсутствовал, и родители привели ребенка к моему отцу, чтобы он усыпил ее. Гуманная смерть и все такое прочее.

Если оборотень превращался в люпуса, пути назад не было.

– Он не смог, – продолжал Джим. – Сделал ей укол, и она уснула. Он сообщил родителям ребенка, что оставит себе тело для вскрытия, мол, хочет разобраться, почему она стала люпусом. Они поверили ему. Он спрятал девочку в клетке, в подвале. Взял образцы ткани, чтобы попытаться найти лекарство. Она вырвалась и разорвала в клочья двух человек, прежде чем смогли поймать и усыпить ее. Одной из жертв оказалась беременная женщина. Был суд. Отец получил двадцать пять лет лишения свободы.

Джим не смотрел на меня.

– На второй день его пребывания в тюрьме покойный Дэвид Стайлз ударил его ножом в печень. Позже я нашел его и спросил: «Почему?» Он был не в том положении, чтобы лгать. Знаешь, что он мне ответил? – Джим повернулся ко мне: – Он ответил, потому что ему захотелось. Без всяких причин.

Я не представляла, что сказать.

– Мой отец помогал людям. Он относился к той девочке, будто она нормальная. А я – наоборот. Относился к нормальному ребенку как к бешеному люпусу и послал его практически на верную смерть. Теперь его изуродовали. Дулитл сказал мне, что его жизнь висит на волоске. Парень не протянет долго. Если бы мой отец был жив, он бы плюнул мне в лицо.

У меня тоже была старая рана. Джим словно сорвал корку и разбередил ее. У меня не было мази, но я могла показать ему свой шрам.

– Если бы мой папа знал, что я сознательно оказалась здесь ради другого человека, он бы считал себя неудачником.

Джим вскинул на меня глаза:

– Почему?

– С тех пор как я научилась ходить, он учил полагаться только на себя. Никогда не строить отношения или привязываться к людям, даже к нему. Он мог отправить меня с одним ножом в лес на несколько дней. Когда мне исполнилось двенадцать, он привел меня в исправительное учреждение в Уоррене, в штате Огайо. Я сбежала с бандой «Разрушителей» через месяц. Меня избивали, дважды почти изнасиловали. – Я сплела пальцы в знак банды.

Все еще помню как.

Джим просто пялился на меня.

– Друзья – опасная штука, – добавила я. – Ты чувствуешь ответственность за них. Хочешь, чтобы они были в безопасности. Ты стремишься помочь им, и они выбивают тебя из равновесия, а в следующий миг ты уже сидишь и плачешь, потому что ничего не успел. Они заставляют тебя чувствовать себя беспомощным. Вот почему мой отец хотел сделать меня социопатом. Такой человек не ведает жалости. И фокусируется на своей цели.

– Не совсем получилось, – прошептал Джим.

– Нет. У него имелся роковой изъян: отец заботился обо мне. Он спрашивал меня, что я хочу на ужин. Знал, что мне нравится зеленый, и, если бы у него был выбор между синим и зеленым свитером для меня, он бы купил зеленый, даже если тот был дороже. Я люблю плавать, и, когда мы путешествовали, он делал так, чтобы наш маршрут проходил рядом с озером или рекой. Он позволял мне высказывать свое мнение. Он видел во мне личность. Я была важна для него. Я видела, как он относился к другим, будто они были важны. Со мной такое не срабатывало. Правда, несмотря на его показное равнодушие, в Оклахоме есть городок, все население которого просто поклоняется ему… и еще в деревне в Гватемале ему поставили деревянную статую для защиты от злых духов. Папа всегда помогал людям, когда считал, что это правильно…

Я задумалась.

– У меня в голове сложился образ меня самой – той Кейт, которой хотел бы видеть меня отец. Но я никогда не сравнюсь с той идеальной Кейт. И не хочу. У меня – свои правила. Я их придерживаюсь. Они сложные. Если это означает, что в таком случае мой отец плюнет мне в лицо, пусть будет так.

Спустя два часа к нам заглянул Сайман. Его лицо раскраснелось.

– Жучок? И мой сверток.

Джим протянул ему сверток и бежевый диск размером с четвертак.

– Трекер, – сказал он. – Чем глубже в тело ты его запихнешь, тем лучше. Заставь проглотить его. Нельзя, чтобы его нашли чужаки.

Сайман взял трекер, направился к противоположной двери и закрыл ее за собой.

Потянулись минуты. За дверью что-то стучало.

– Думаешь, он сможет? – спросил Джим.

– Вряд ли. Но у нас нет выбора.

Мы посидели еще немного. В «Яме» что-то выло, отголоски глухого шума сотрясали потолок.

– Холодно, – сказал Джим.

Мгновение спустя и я тоже почувствовала это: сухой, очень сильный холод, исходящий от двери, за которой скрылся Сайман. Я встала.

– Пойду проверю его.

Я постучала. Древесина льдом обожгла мои пальцы.

– Сайман?

Нет ответа.

Я толкнула дверь, и она распахнулась, впустив меня внутрь. Помещение изгибалось вправо, и я видела лишь небольшую часть, освещенную голубоватым светом колдоламп: душевую кабину, шторка которой сдвинута.

Длинная сосулька свисала с блестящей металлической насадки для душа.

– Есть кто-нибудь дома?

Слой инея покрывал пол. Я повернула направо, двигаясь медленно. Обувь слегка скользила. Я схватилась за стену и увидела его.

Ссутулившись, он сидел на скамейке, неподалеку лежал сверток.

На огромной спине существа бугрились узловатые мускулы. Кожа была такой белой и гладкой, что казалась абсолютно бескровной. Жесткие волосы падали на спину густой сине-зеленой гривой. Короткая шерсть тянулась вдоль позвоночника, исчезая в рваных штанах из волчьей шкуры.

Даже сидя, он был выше меня, слишком большой, чтобы быть человеком.

– Сайман?

Монстр повернул голову. Его глаза смотрели на меня, бледно-голубые, но озаренные изнутри такой силой, словно это были два куска льда, укравшие огонь алмаза.