– Мне все интересно, Федор, – успокаивающим тоном произнесла Ася. – Рассказывай.

– Значит, так, нарыл, как все нарывают – руками. Знаешь такую поговорку: глаза болят, а руки делают. Вот так и нарыл. Если бы нашу фигурантку звали, к примеру, Елена Фролова, черта с два я бы так быстро определился. А Неонила была одна-единственная.

Родила она в Андреевске девочку, которую назвала Александрой. Из роддома ребенка передали в Андреевский дом малютки. И одновременно туда же передали Агнию Харитонову. Через месяц Агнию забрала Рина Харитонова, сестра матери Агнии, то есть тетка. Ясно?

– Забрала тетка. Ясно, – повторила Ася и взяла из пакета пирожок. – Мне не ясно, какое отношение Агния и Рина Харитонова имеют к нашему делу.

– Как же не ясно! Когда я сказал, что надо рыть в том месте, откуда появилась дочка Неонилы, все согласились. А потом стали заниматься чем угодно, только не этим. Вот увидишь, эта самая Агния и есть тарасовская дочка.

– Да почему же? Если дочь Тарасовых фактически является ребенком Неонилы, то именно ребенок, который считается ребенком Неонилы, может быть ребенком Тарасовых. Разве не так?

– Знаешь, – после короткого раздумья заявил Лебедев, – твоя гипотеза хоть и шаткая, но определенную привлекательность имеет. Хотя моя мне гораздо больше нравится. Тем более что дочку Неонилы Фроловой – Александру, я не отследил. Знаешь, сколько таких Александр Фроловых… Агния же Харитонова была одна.

– Может, все-таки нужно было посоветоваться… Лично мне твоя версия напоминает поговорку про бузину в огороде и дядьку…

– Да с кем советоваться? – вскричал Лебедев, и парень с соседнего сиденья, доевший пиццу и теперь дремавший, вздрогнул и укоризненно посмотрел на шумного соседа. – У всех сейчас только покушение на Тарасова в голове. Дочка эта потерянная никому на фиг не уперлась. Вот увидишь, Агния – это именно наша Маша.

И Федор бросился уничтожать пирожки, очевидно, опасаясь конкуренции с Асиной стороны, а может, он таким способом заедал стресс. Но ей не хотелось пирожков. Она смотрела на деревья, несущиеся мимо с такой скоростью, что даже не поймешь, что это за дерево такое. Хотя вон тот, с бурной молодой порослью у подножия, явно тополь. Что будет с этой порослью через несколько лет? Вырастет и в борьбе за место под солнцем задушит прародителя? Или будет жить с ним в тесноте, но мире и согласии? А может, кто-нибудь, проезжая мимо, выкопает саженец для своего загородного домика, отвезет за много километров и посадит в удобренную почву. Будет ли молодое деревце вспоминать о своих родителях? Есть ли вообще у деревьев память? Вряд ли. Если даже люди порой забывают о своих корнях…

А вдруг у дерева и правда есть память и оторванный от родни саженец будет всю оставшуюся жизнь страдать из-за невозможности воссоединиться с родней? И что будет с Машей, когда она узнает, что ее, словно тот саженец, посадили в чужом краю и люди, которых она считает своими родителями, – просто случайные прохожие, подобравшие ее на обочине жизни. Ася попробовала поставить себя на место девочки. Бр-р-р! Просто мороз по коже. Ей захотелось поделиться этими мыслями с Лебедевым.

– Федь?

Он сидел такой несчастный и поникший, что Ася почувствовала укол жалости такой острый, что рука ее непроизвольно коснулась хохолка, айсбергом торчавшего на лебедевской макушке.

– Ты что! – он всполохнулся, дернулся, словно от электрошокера. – Ты это, не надо.

– Чего это? Просто помялись волосы, – Ася улыбнулась.

– А, понял, – и Лебедев попытался пригладить волосы, отчего количество хохолков удвоилось.

– Я читала, что иногда в поисках самыми перспективными направлениями оказываются изначально казавшиеся абсолютно безнадежными.

– И это правильно, – согласился Лебедев, скрупулезно упаковывая пустой пакет из-под пирожков в пустой же стаканчик из-под кофе.

До Андреевска сыщики добрались без приключений. Судя по навигатору в лебедевском телефоне, дом Харитоновой находился совсем недалеко от автовокзала, поэтому решили добраться до него пешком. Заодно размять уставшие от долгого сидения в автобусе ноги.

Навигатор привел их к симпатичному бревенчатому дому за невысоким сетчатым забором, настолько несерьезным, что служить он мог разве что защитой от соседских кур и уличных собак. Такая же сетчатая калитка была приоткрыта, но Федор все-таки нажал на внушительных размеров кнопку, красовавшуюся на одном из столбов забора. Звука они не услышали и хотели было зайти без приглашения, как вдруг дверь дома открылась, и на крыльцо выбежала девочка, судя по всему, ровесница Маши. Это и есть Агния Харитонова, поняла Ася, внимательно всматриваясь в ребенка. Очень подвижная, невысокого роста, смуглая, черноволосая девочка абсолютно не походила на Ладу. Разве что была такой же худенькой. Но если худоба Лады воспринималась болезненной, у Агнии она ассоциировалась с подростковой нескладностью, обещавшей в недалеком будущем измениться.

– Здравствуйте! – сказал Федор. – Нам нужна Рина.

– Да, да, проходите, – сказала девочка, абсолютно не интересуясь целью визита нежданных гостей. – Она пошла на кладбище и должна вот-вот вернуться.

– Может, мы не вовремя? – упоминание кладбища смутило Асю.

– Нет, нет, все нормально. Просто у нее заканчивался любисток, а он в мае начнет цвести, и нужно успеть пополнить запасы. Вы же знаете, что перед цветением корень любистка становится непригодным для употребления?

Ася не знала, но для порядка кивнула.

– Заходите, присаживайтесь. – Девочка провела их в небольшую комнату, все убранство которой состояло из большого мягкого дивана, пары мягких кресел, небольшого журнального столика и нескольких торшеров со старомодными гобеленовыми абажурами. Стену подпирали четыре разномастных стула.

– То есть это у твоей мамы типа огородика на кладбище? – уточнил Федор, усаживаясь на диван.

– Мама умерла, – сказала девочка. – Рина – моя тетя.

– Извини, пожалуйста, – Асе захотелось стукнуть несдержанного на язык Лебедева чем-нибудь тяжелым, но ничего подходящего под руку не попалось.

– Ничего, это давно было. Я только родилась. А огородик у Рины есть, только любисток она не хочет сажать возле дома. Вы же знаете, для чего он нужен, – девочка вопросительно посмотрела на Асю, и та кивнула. А потом еще два раза кивнула – для пущей убедительности. – А вы знаете, что беременным настойку любистка пить нельзя? Она может спровоцировать выкидыш. Вы не беременны случайно? – Ася неопределенно пожала плечами. Обсуждать с двенадцатилетним ребенком такие вопросы ей не хотелось. Девочка трактовала ее сомнения по-своему. – Если не уверены, лучше просто в подол подвенечного платья зашить веточку. Кому тетя Рина так делала, все живут счастливо, в любви и согласии. Вообще, в старину считалось, что любисток должен расти на каждом дворе – на счастье. Но сейчас…

Договорить она не успела – хлопнула калитка, во дворе послышались шаги, и Ася с облегчением выдохнула.