Кожаной лапкой, похожей на кошачью, дух погладил меня по щеке.

Ой.

Кажется, теперь я знаю, как выглядит бэльбог.

Надеюсь, это не из тех тайн, за которые убивают.

* * *

Я очнулась достаточно быстро — судя по тому, что ноги не затекли, а болотная жижа добралась всего-то до подштанников, но не до трусов. Бэльбог ушел — видимо, смутился лопнувшей конспирации.

Я села. И сразу же чуть не упала обратно, увидев огромного призрака… Привидение стояло над бочагом, куда провалился Гординиус во время побега.

«Они превратят твои страхи в миражи и покажут наяву. Люди обычно не хотят себе такого,» — я вспомнила предупреждение лешего с прошлой прогулки.

Так. Ну, мираж, значит, не опасен — уже неплохо.

Потому что призрак выглядел пугающе.

Эта была женщина лет пятидесяти. В мантии до пола, расшитой огромными концентрическими кругами, похожими кольца небесных тел — наверное, парча и золото… Такую мантию я не видела еще ни у кого — только у Его Величества Сайнора на королевских праздниках.

У женщины были короткостриженные черные волосы, зачесанные вперед, как челка, и только один глаз. Второй глаз закрывала фигурная металлическая пластина, продолжавшаяся до уха. На щеке чернел жирный X — непонятно, то ли шрам, то ли татуировка.

Мираж ничего не делал. Только смотрел на меня, не шевелясь, в своей тяжелой, треугольной мантии с рукавами почти до пола, и под этим взглядом я, тёртый, казалось, калач, больше всего на свете захотела разрыдаться…

Меж тем, из соседней розовой лужи выступил еще один призрак.

«Не дыши у этих бочагов…» — вот как начиналось предостережение бэльбога. Хоть я и была в отключке, а дышать не переставала. А значит, и моему страху суждено было воплотиться в мираже.

Я болезненно поморщилась, потому что "моя" лужа показала мне меня. Кого ж еще! Привет хранителю-телепату Рэндому, считавшему меня воплощением эгоцентризма, эх.

Но Тинави из Дома Страждущих в исполнении ядовитого бочага обладала несколькими существенными минусами по сравнению с реальной версией.

Во-первых, она была какой-то… опустившейся. Ни следа интеллекта на лице, глаза тусклые, заплывшие; спина согбенная; одежда грязная и неопрятная; уголки рта — вниз, причем складки вокруг залегли так глубоко, что видно — человек не улыбается. Даже если есть чему — а в каждой жизни есть чему улыбнуться, стоит только поискать — нет, все равно не улыбается. Как будто себя наказывает… И зачем?

Во-вторых, от миражной Тинави несло одиночеством за версту. Той его разновидностью, от которой так мчался Карл когда-то. И, вместе с одиночеством, обидой. На кого? На что? Обидой горькой, разъедающей изнутри, от какой нельзя избавиться, потому что люди по ошибке принимают ее за «стержень». Я задыхалась от этого гнетущего запаха, который показался мне хуже и страшнее, чем ярость и гордыня, исходившие от первого призрака.

Ну и в-третьих, вишенка на торте — миражная Тинави была определенно мертва. Окончательный, неотменяемый труп — уже с признаками разложения.

— Ну и развлечения тут на болотах! — насупилась я.

Потом поднялась, развернулась на пятках к призрачной себе (пометка на будущее: не разворачиваться на пятках на болоте: получается странный штопор), глубоко вдохнув для смелости, шагнула прямо в привидение — прошла насквозь ущербную Тинави. И, оглянувшись, была рада: туман развеялся.

Лишь женщина Гординиуса Сая все так же тяжело буравила меня взглядом, пока я возвращалась к замку: надо найти Ринду и разобраться, что тут происходит.

* * *

Владыка Тернового замка, господин Зирт, удивился, когда к нему в кабинет ворвались две особы, не имевшие никакого отношения к детскому дому.

Зирт выслушал (вернее, прослушал) обиды Ринды, а потом, пожав массивными плечами — он весь был какой-то массивный, будто единым жестом Отца созданный — ответил на мой вопрос:

— Да, господин Гординиус Сай регулярно приезжает в Терновый замок, чтобы прособеседовать детей для пансионата. Он же забирает их туда.

— Можно мне адрес Луговой школы, пожалуйста?

Директор выпятил губы, раздумывая, потом похлопал ящиками стола и протянул мне визитную карточку: «Самшитовая аллея, дом 39». Хм.

Я вскинула брови:

— Это же в самом центре Шолоха? Рядом с Морской площадью?

— Вестимо, так, — директор начал очевидно тяготиться нашей беседой.

— А вы там были?

— Нет.

Господин Зирт посматривал на часы, демонстративно позевывал, смотрел на меня с выражением лица «Ну Может Хватит Уже?» и так далее. Но мне что-то надоели непонятки, связанные с замком. Хотелось закрыть тему раз и навсегда: а потому я продолжала свой допрос.

Я развела руками:

— Почему я интересуюсь — я не помню никакой школы рядом с Морской площадью, хотя бываю там частенько. Скажите, господин Зирт, может, вы отправляли инспекции, чтобы проверить состояние ваших учеников?

— Нет.

— М-м-м. Хорошо. Как часто туда забирают детей?

— Редко, — зевнул директор намеренно широко, не прикрывая рта.

— Уточните, пожалуйста? — я пыталась сохранять максимально милую улыбку.

— Примерно раз в месяц.

— И скольким ученикам уже подарили грант в пансионат?

— Шестерым.

— А вас не смущает то, каким подозрительным образом отбирают достойных студентов?..

На самом деле, договорить эту фразу мне не удалось. Где-то на полпути Ринда Милкис, сидевшая сбоку на кресле, со всей дури врезала мне ногой о голень. Я изумленно воззрилась на неё, и девочка скорчила страшную рожу.

— А что подозрительного в том, чтобы брать студентов с лучшими отметками по нужным им дисциплинам? — пробрюзжал директор, недовольный тем, что я отнимаю у него столько времени. — Каждую неделю моя секретарша высылают оценки учеников в школу. Господин Сай опирается на них при отборе льготников.

— М-да? — протянула я и снова глянула на Ринду. Девочка увела глаза куда-то вбок, типа, я понятия не имею, о чем вы тут, взрослые, разговариваете… — Назовите имена уехавших учеников, пожалуйста, господин Зирт.

Директор посмотрел на меня искоса. Тяжелый взгляд, ой, тяжелый… В тускло-голубых глазах его светилось недовольство. Ну да мне не привыкать: нас, Ловчих, мало кто встречает с распростертыми объятиями. А те, кто встречает, обычно оказываются самыми злостными преступниками — закон подлости. Вернее, закон актерства.

Но вдруг лицо директора вспыхнуло озарением.

— Прошу прощения, госпожа Ловчая… — он почти пел, что само по себе — уже плохой знак. — А по какому праву вы меня допрашиваете? У вас заведено дело на приют?