Я притормозила у сладко пахнувшего куста смородины и вытащила из кармана бумажку из своего кабинета — ту самую, желтую, первую на моей детективной доске, прихваченную с собой.

«Мы все…» — было выведено на ней.

— Мы все хотим развеять тьму, — бодренько и вслух заявила я, примериваясь к продолжению. Перо Правды, подарок Дахху, не стремилось ничего писать…

Не, не подходит. Это слишком драматично даже для меня. И уж тем более — для истины. Она дама простая.

Я убрала бумажку обратно и, решив сократить путь, нырнула в лес.

Ничто так не радует душу шолоховца, как лазанье по замшелым валунам и прыжки через поваленные, неразличимые в сумраке деревья. Чудная возможность свернуть шею — ну не прелесть ли?

* * *

Посреди ночи меня разбудил стук в дверь.

Стучали ногой.

Дверь сотрясалась, ходила ходуном, ей вторили стёкла по всему дому. Я подлетела над кроватью на метр, не меньше, и еще в полете впервые в жизни задумалась: хм, а насколько прочен мой коттедж?..

— Ху-ху-ху! — недовольно возопил с жердочки Марах, тоже порядком опешивший от вторжения. За спиной филина сквозь незашторенное окно было видно, как зажигаются аквариумы с осомой у соседей: незваный гость решил разбудить весь квартал.

— Это кто такой умный? — поразилась я, бросаясь в коридор с обнимку со своей любимой битой.

Ответ последовал незамедлительно:

— Стражди, это я! — возопили с улицы, и в зычном мужском голосе я узнала Мелисандра, внеурочно бодрого, — Открывай скорее, детка!

— Что случилось? — я распахнула дверь.

Она чуть не сбила с крыльца высоченного, плечистого саусберийца, чьему загару завидовали столичные модницы. Самоуверенность окружала мужчину щитом, как других окружает магическое поле.

Мелисандр, пепел, Кес.

Бродячая неприятность с привкусом моря.

— Ух ты ж лыдровые пташки! — Мел отшатнулся. На его лице промелькнула смесь ужаса с восхищением: — Это у тебя ночнушка или саван? Ты из какого века, солнце? Я всегда знал, что ты оригиналка, но даже мои покойнички так не наряжались, хотя морги Саусборна — это высший класс и широкий ассортимент постояльцев…

Я проигнорировала сомнительный комплимент, потому что на руках у Мелисандра обнаружилась Кадия. Подруга вольготно развалилась в объятиях саусберийца и, закинув голову назад, то ли хихикала, то ли храпела, а еще скорее — все вместе.

Я захлебнулась негодованием:

— Мел! Какого пепла?! Ты что с ней сделал?!

— Умолчу о том, как оскорбляет меня твоя реакция, — надулся Мелисандр и, оттеснив меня плечом вбок, нагло протопал в мою спальню, где бережно сгрузил Кадию на топчан.

— Я, — продолжил он весомо, вытягиваясь во весь рост и цепляя большие пальцы за лямки портупеи, которую Мел носит поверх белых рубашек — особый южный шик, — Ничего не сделал, чтоб ты знала. Ничего такого, чем не могу гордиться: редкий случай, кстати. Наша блондиночка написала мне с просьбой скрасить её одиночество, и когда я согласился — а кто бы на моём месте не согласился? — дала адрес одного веселого заведения. Когда я приехал, Кадия уже была в несколько непривычном для неё состоянии. Рассудив, что везти госпожу Мчащуюся под родительское крылышко чревато, а привези я её к себе — ты мне что-нибудь потом отрежешь, я сразу выбрал пунктом назначения Мшистый квартал. Так что я вновь поступаю достойно. А ты вновь не ценишь. Порочный круг наших отношений, Стражди, не находишь?

— Она что… пьяна? — с ужасом спросила я, присаживаясь на корточки перед подругой.

Идеальная рожица Кадии была землисто-бледной и, странное дело, искажалась болезненно-брезгливой гримасой, очень ей не подходящей. Серебряная кираса стражницы, обычно вычищенная до блеска, сейчас лишь тускло серебрилась, скорее поглощая, нежели отражая мерцающий свет аквариума с осомой.

Мелисандр вздохнул:

— Можно я буду звать тебя Ханжа из Дома Страждущих? — он поправил серую ленту, перетягивавшую его отросшие пшеничные волосы и деловито потопал на кухню.

— Но зачем она так с собой? — огорченно и вроде бы риторически спросила я, когда Мел вернулся с мокрым полотенцем и стаканом воды.

Саусбериец сумрачно зыркнул на меня исподлобья.

Насколько я знаю Мела — а знаю я его даже лучше, чем стоило бы, — это максимальная степень серьезности, ему доступная.

— Я бы хотел сказать, что понятия не имею… — от незавершенной нотки в его голосе мне стало не по себе; саусбериец вздохнул: — Но, боюсь, я в курсе проблем Мчащейся. И посетители таверны «Полёт бражника» — тоже.

— Как это? — я застонала.

— Ты точно хочешь услышать из моих уст то, что сама Кадия тебе никогда не расскажет? Либо потому, что не вспомнит, либо потому, что застыдится? — уточнил Мел, старательно укрывая стражницу пледом.

Хороший вопрос.

Я решила: если Кадия намеренно смолчит завтра, я тоже рта не раскрою. Не заставлю её обсуждать неприятную тему, зато, выяснив сейчас детали, учту, какие моменты обходить в беседах, чтобы не сделать больно.

Ведь проще всего достоверно изобразить незнание, зная.

И куда проще найти оправдание любопытству, чем отказаться от него.

— Хочу, Мел. Вещай, будь добр.

Саусбериец пожал плечами, сел на ковёр, опёрся спиной о диван и принялся за рассказ.

* * *

История Мелисандра Кеса о весёлой ночке в Чреве Шолоха

Чрево Шолоха — это такое специальное место, которое позволяет сразу определить благородную даму. Ибо благородной даме в Чреве Шолоха путь один: в обморок. Перед остальными же открываются фееричные, хотя и не всегда возвышенные, перспективы.

Мелисандр как раз разочаровался в карточном турнире, который собрал сегодня (игроки были жутко унылые; а некий Ловчий, присланный Тинави — всех хуже), когда в грязное окошко подвала на Брюквенной аллее ворвался голубь — чисто-белый, но слегка потрепанный, остро пахнущий духами.

Таких голубей по просьбам разгоряченных клиентов отправляли туда и сюда бармены из Чрева. Ибо иногда гости доходят до того уровня веселья, что заклинания оживления ташени легко путают с подъемом покойника из могилы. Таких эксцессов никому не хочется — Чрево и так живёт на полулегальной, полусумеречной основе — а потому голубочков предлагают бесплатно. Пользуйтесь, милые, только не забывайте обновлять бокал.

«Мел! Ты — я — шедевральная ночь. Приезжай в «Полёт Бражника». Тысяча поцелуев, Кад».

Мелисандр слегонца удивился, ибо их отношения с белокурой стражницей, хоть и полнились морским шифром из точек-подмигиваний и черточек-улыбок, но всегда оставались сугубо приятельскими.

«Тысяча поцелуев» была опасным симптомом, который мог привести к злокачественной опухоли из взаимных недопониманий в дальнейшем. Но Мел считал себя джентельменом. А если дама зовёт — джентельмен приходит. И оценивает риски на месте.