Он ничего не сказал, рассчитывая на женскую сообразительность, и вышел вон. Дверь за ним медленно закрылась сама собой. Он слегка огорчился: все-таки не решилась или не поняла? Но тут слева от себя почувствовал легчайшее дуновение, скосил глаза и увидел ее, рядом и чуть позади. Какое-то странное, забытое, непривычное спокойствие снизошло на Чубакку Рыжего, спокойствие, которого не мог припомнить он от начала времен.

Как-то так само вышло, что она оказалась на сиденье его автомобиля, когда он возвращался с чемпионата домой. И он уже не помнил, почему на следующий день он проснулся, а Настя лежала рядом, положив ладошку под щеку, и тихо, чуть слышно посапывала.

И так повелось у них с той поры, повелось и продолжалось день за днем. Иногда он удивлялся, как так вышло, но все чаще ему казалось, что так оно было всегда и по-другому быть не могло.

Но сегодня, когда он проснулся, Насти не оказалось рядом. Чубакка не обеспокоился, она ведь время от времени уходила в город по каким-то своим делам. Все-таки она была профессиональная спортсменка, ей надо было тренироваться. Так, во всяком случае, он думал.

А теперь вот выяснилось, наконец, что она за спортсменка. И кто ее на самом деле тренировал.

Не помня себя, Чубакка ходил большими шагами по комнате. Что делать, что делать, что? Утаить историю с запиской? А вдруг это провокация Мышастого, ведь он всегда копает, он никогда не останавливается. Промолчишь – а потом окажешься изменником родины, утаившим сношение с государственными преступниками. Тем более что шум он уже поднял, и отголоски этого шума наверняка дошли до Мышастого. Сидит теперь, потирает ручки.

Нет, надо идти к триумвирам сдаваться, пока хуже не стало. Это ведь Хелечкина воспитанница, вот пусть с ней и разбираются! Решив так, он перестал ходить, вызвал начальника охраны, велел везти себя во дворец…

– Так что же было в записке? – Мышастый смотрел не по-хорошему, щурился, цеплял глазом.

– Ерунда какая-то, – пожал плечами Чубакка, – чушь собачья, бессмыслица.

– А поподробнее?

Мышастый не отводил от него взгляда, сверлил прямо из темноты, объявшей его, как стая бабочек, трепетавшей, наводившей ужас. Хабанера притулился в дальнем углу, на мягком диванчике, безразлично смотрел в потолок, но тоже уши навострил, ни слова старался не упустить – а как же, Орден!

– Да там пара слов всего и была. – Вид у Чубакки был нарочито равнодушный. – Что-то вроде «Пока не поздно» или «Еще не поздно». И подпись – Орден.

Мышастый закряхтел, оглянулся на Хабанеру. Тот только молча поднял брови. Установилось молчание – тяжелое, нехорошее. Чубакка все-таки не выдержал, заговорил первым.

– Ну, и что это может значить, по-вашему?

Тут уже ответил Хабанера.

– Мы знаем, что это значит, и ты, Рыжий, знаешь. И не надо изображать, что подсел на измену.

Мышастый покивал головой.

– Ждут они тебя, Чубакка. Рассчитывают на тебя. На твое благоволение и помощь.

– Да с какой стати им на меня рассчитывать?! – взорвался наконец Чубакка.

– Имидж у тебя такой, человекообразный. – Мышастый хохотнул сухим смешком. – Ну и прошлое, конечно. От звания либерала не так-то просто отмыться, если уж запачкался, то на всю жизнь.

– Да какой я там либерал, я только по части денежку скопить, – защищался Рыжий.

– Это ты так говоришь, а Орден, видишь, по-другому считает…

Все замолчали. Молчал Чубакка, молчали и другие триумвиры.

– А впрочем, – выговорил вдруг Мышастый, – может, оно и к лучшему. Может быть, из этого можно извлечь какую-никакую пользу.

– Какую пользу? – Чубакка смотрел на него недоверчиво. – Какая тут может быть польза?

– Не знаю пока. Подумать надо…

Бушу сад камней не понравился.

– Мертво как-то, – сказал он и велел засадить сад кленами и каштанами.

Триумвиры, однако, воспротивились.

– Неаутентичненько выходит, базилевс, – проскрипел Мышастый. – Цельность теряется, единство. Сад потому и называется садом камней, что там одни камни.

– А мне плевать, – сказал Буш. – Хочу, чтобы тут пальмы росли.

В конце концов сошлись на соснах как наиболее подходящих по стилистике. В один день привезли множество молодых сосенок, сад камней перерыли, а деревья укрепили в специально доставленном грунте. Теперь в саду стало гораздо уютнее и даже, казалось, воздух был уже не такой холодный и пустой.

Дворцовый садовник, однако, тихо страдал: он боялся, что сосны не приживутся, потому что место, видите ли дурное, проклятое. Но его никто не спрашивал: базилевс велел, значит, примутся не только сосны, но даже и мимозы.

Но на самом-то деле Бушу было все равно – пальмы, сосны или камни.

Буш скучал. Скучал и томился.

Сиятельная должность базилевса оказалась нестерпимо нудной. Заняться ему было нечем, разве что тараканов давить, но с этим пока справлялась дворцовая служба дезинфекции. Государственные же дела любезно взяли на себя триумвиры, потентата лишь извещали о том, о чем нельзя было не извещать.

– Ваша функция, светлейший, на данном этапе – исключительно презентационная, – объяснял ему Мышастый.

– Что это значит? – раздражался Буш.

– Это значит, что нечего совать нос куда не просят.

Бушу, в общем, было все равно, но на всякий случай он уточнял, что это за дела такие, куда ему не нужно совать нос.

– Внутренние дела государства. – Бабочки тьмы, порхавшие вокруг лица Мышастого, на миг разлетались, глаза его заволакивались нежнейшим белым туманом, но потом снова становились жесткими, стальными. – Печень, почки, желудок нашей необъятной отчизны. У отчизны сейчас проблемы с кишечником, надо бы разобраться.

– Так, может, я могу помочь? – спрашивал Буш.

– Вот как раз об этом я и говорю: ни в коем случае… Вы – что такое, базилевс?

– Что я такое? – не понимал Буш.

– Вы – законно избранный правитель. Когда надо будет показать миру живое воплощение демократии – вот тут-то и настанет ваш час. А до того – ни-ни, не ослепляйте вашим сиятельным ликом человечества. Может, вам свинюх подогнать? – спросил он внезапно тоном интимным и доверительным.

Но Буш от свинюх отказался. С течением времени свинюхи не молодели и уж подавно не становились краше. И если предтеча хоть и ворчал, но еще как-то мирился с ними, то Буш с самого начала не скрывал брезгливости. Все аргументы насчет человеческого ресурса впечатления не произвели: свинюх отправили в бессрочный отпуск.

– Бессрочный отпуск, – сладко повторил Мышастый. – Думали вы, потентат, что на самом деле означает это выражение?