знать. В определенном смысле, властные отношения после 1066 г. основывались на двойном режиме собственности, который напоминал каролингский: норманнские сеньоры получили полную свободу действий по отношению к вилланам (крепостным) на собственных поместьях; свободные крестьяне (фригольдеры) платили налоги королю и имели доступ к публичным судам. Неудивительно, что классовый конфликт в таких условиях обычно принимал форму недовольства крестьян собственным социальным статусом [Hilton. 1976а].

Кроме того, из-за наличия обширных территорий Британских островов и монопольной власти Вильгельма и его преемников экспансионистская фаза геополитического накопления – вместе с характерной для нее относительной сплоченностью правящего класса – продлилась вплоть до XIV в. Она была остановлена только началом эко-демографического кризиса и усилившейся конкуренцией внутри знати за уменьшающиеся доходы, что запустило историю Столетних войн и последующие «гражданские» «Войны роз». К этому времени, естественно, французскому королю уже удалось централизовать собственные территории настолько, что он смог сравняться с Англией. В период XII–XIV вв. англо-норманнские сеньоры не только завоевали Уэльс, Ирландию и Шотландию, но также обратили свое внимание на разобщенные герцогства северной Франции, основав при Плантагенетах империю, которая охватывала земли от Гебридских островов до Пиреней [Le Patourel. 1976; Davies. 1990; Frame. 1990]. Военное превосходство было одновременно причиной и следствием необычайной централизации Английского королевства, выражаемой в бесспорной монополии королевского бана. Целостность и относительная стабильность формирования английского государства до XIV в. должна рассматриваться с учетом этого фона фиксированной, двухчастной структуры собственности, которая свела к минимуму конкуренцию знати за крестьянство. Эта договоренность знати, выработанная ради сохранения аграрных прибылей, была укреплена более значительными общими стратегиями геополитического накопления в северо-западной Европе, проходившего под эгидой короля, «Верховного Лорда».

Франция: от капетингского «доменного государства» к королевскому объединению

Схема образование феодального государства в капетингской Франции в период начала тысячелетия определялась полной фрагментацией политической власти [Brenner. 1996. Р. 251–155]. Начиная с конца XI в. принцы и король пытались объединить свои территории – борясь одновременно с шателенами и друг с другом [Андерсон. 2010. С. 152–154; Mitteis. 1975. Р. 267–279; Hallam. 1980]. Итак, логика построения французского государства развивалась под постоянным давлением со стороны геополитической конкуренции, то есть конфликта внутри правящего класса, подталкивающего мелких сеньоров покориться более крупным, и под воздействием внутрифеодального политического сотрудничества, направленного на удержание власти над крестьянством. Капетингской монархии пришлось применить весь арсенал феодальных техник экспансии, чтобы за четыре века установить над Франкией свой сюзеренитет – начиная с авантюрных войн и аннексий, династическых браков, подкупов и союзов и заканчивая простой конфискацией и распределением земель. Местную аристократию подавляли, кооптировали, использовали в смешанных браках, от нее откупались или же привязывали ее к королю при помощи непрочных вассальных связей [Given. 1990].

Поскольку концентрическое расширение капетингской монархии было постепенным, длительным, ступенчатым процессом, французское королевство никогда не достигало того единства, которым характеризовался его соперник – Англия. Что еще важнее, французская «медиатизация» («вассал моего вассала – не мой вассал») означала, что власть короля признавалась здесь далеко не в том объеме, в каком она была признана в Англии после завоевания. В силу отсутствия этой внутренней организации правящего класса французская знать конкурировала с королем за право взимать налоги и контролировать крестьянство. Именно эти конкурентные претензии на определенные полномочия оказались решающими для улучшения положения французского крестьянства [Brenner. 1985а. Р. 21–23; 1985b. Р. 220; 1996. Р. 251–255]. Несмотря на неблагоприятное демографическое давление[79], крестьянству за период XII–XIII вв. удалось освободиться от крепостничества (сменив трудовые ренты на ренты, выплачиваемые деньгами) и получить к началу XIV в. de facto – но не dejure – права собственности на свои наделы, пользование и наследование которых определялось обычаем. Сеньоры, нуждающиеся в наличных деньгах, продавали хартии вольностей, регулирующие освобождения от работы в крестьянских общинах. Ренты (cens), но также и иные сборы (пени, налоги на наследство и взносы при передачи имущества) все еще исчислялись по размеру наделов, оставались фиксированными и потому благодаря инфляции уменьшались. Со временем сеньоры столкнулись с необходимостью отдавать свои домены в аренду или же просто продавать их [Duby. 1968. Р. 242; Hallam. 1980. Р. 1611F, 225]. Падение рент и потеря собственности сделала их финансовое положение весьма хрупким. Многие задолжавшие шателены и рыцари были привлечены к службе на более крупные поместья. В других случаях они продавали себя в качестве наемников или же отправлялись «за границу», чтобы добиться получения собственной сеньории в не-франкской периферии. Ключевым пунктом является то, что крестьянство использовало слабость и дезорганизацию собственных сеньоров, обращаясь в королевские суды, чтобы сохранить уступки, вытребованные им у сеньоров бана. Король вставал на сторону крестьян, поскольку их свобода означала для него появление новой доходной базы (но базы не рент, а налогообложения) и в то же время ослабляла позиции конкурирующей с ним знати. Хартии вольностей, дарованные сельским общинам, и индивидуальные освобождения в значительной мере пошатнули прямую власть знати над сельским населением. Там же, где местная знать, стремясь решить свои проблемы с доходами, пыталась снова навязать произвольные налоги или традиционные поборы, совмещение крестьянских бунтов и правовой поддержки короля привело к неотвратимому падению децентрализованного режима баналитета.

Установление капетингского правления в различных французских княжествах было поэтому не столько внезапным воцарением, сколько неравномерным в хронологическом и региональном отношениях процессом смешения сетей королевского патронажа с сетями уже существовавших знатных семей, осуществленное благодаря системе наследования и феодальным техникам господства. Здесь не было государства, которое могло бы насадить свою бюрократию на всей территории, здесь был феодальный правитель, который должен был завоевывать личную преданность политических властителей, которые по-прежнему воспроизводили сами себя на основе своих земель, а также должностных лиц, передающих свои должности по наследству и склонных к присвоению этих обеспеченных землями должностей. С одной стороны, капетингское правление означало включение независимых сеньоров в феодальную иерархию на правах вассалов; с другой – оно требовало встраивания сети королевского правосудия, отправляемого королевскими агентами, в региональный политический ландшафт. Эта попытка монополизировать право на арбитраж постоянных споров между крупными сеньорами (светскими или церковными), городами, мелкими сеньорами и деревенскими сообществами впутала королевских агентов в самую гущу местной политики. Изменчивые союзы короля, региональной знати, городов и крестьян, а также, что главное, желание короля отнять контроль над городами и крестьянскими сообществами у знати, – вот что придало формированию французского государства его в высшей степени неравномерный и рваный характер.

К началу XIV в. французское «государство» утвердилось на новой конфигурации общественных классов. Король – в теории и на практике – стал феодальным сюзереном, пытающимся наладить в провинциях работу публичных постов, чтобы контролировать сбор налогов и отправление правосудия. Территориальные принцы были включены в феодальную иерархию. Независимый класс сеньоров бана и рыцарей исчез или превратился в мелкую знать. Многие города отказались