В дверь номера постучали, работница отеля привезла горячий ужин и уверенно ждала чаевых. Аристарх благодарно посмотрел на девушку, вручил ей двадцать евро за обслуживание и обречённо попросил прибавить к заказу одну бутылку очень холодной водки. Романтического ужина, увы, не получилось, чуть помятая Муза сладко спала, а измученный самокопанием Майозубов с удовольствием ел. Несмотря на лишний алкоголь, Ника оставалась безумно привлекательной, но гостиничный ужин оказался так хорош, что легко победил игривые чары шаловливого Эроса. Поэт улыбнулся, осознав такую странную реальность и написал грустные, чуть ироничные строки:

Когда я растрачу все силы,

Усохнет любви причиндал,

Взмолюсь, о здоровье желудка,

Чтоб я в него счастливо жрал…

Остынут все радости мира

И младость сойдёт, как вода

Жизнь станет сера — некрасива,

Но светом в ней будет Еда.

Берлин две тысячи десятого года очаровывал игривой лёгкостью, азартом и сонмом надежд, люди искренне ждали чего-то хорошего, растворялись в чужом искусстве и увлечённо творили сами. Создатель дал местным жителям восхитительный шанс, подарив городу несколько прекрасных лет, рассчитывая, что обласканные Его любовью горожане, обратят к Нему свои взоры и сердца. Господь верил в этих людей, но те, купаясь в дарованном счастии, растили своё непомерное эго, отчего всё меньше и меньше верили в Него.

Аристарх чувствовал эту печаль и понимал, что усталый взор Создателя вот-вот повернётся на Восток, туда, где ещё осталась горстка искренности, сочувствия и любви. Россия ждала Спасителя, но тот всё ещё надеялся спасти всех, терпеливо ожидая благодарности от самых обласканных им детей. Благодать реками текла по улицам немецкой столицы, но люди ценили лишь благополучие, здоровье и сытость. Либерализм начисто отрицал любого Бога в угоду абстрактной «свободе» тел, вскармливал вечно недовольное эго и насаждал свои особые «заповеди», итог которых — тотальное одиночество, зависимость и страх.

Поэт оставил спящую пьяным сном Музу и уже который раз за день, шёл к спокойной воде канала в надежде, что там наконец-то найдётся то, что призвало его в эту точку времени и пространства. С собой он нёс водку, два стеклянных стакана из номера и веру в то, что его перемещения будут более осмысленными и понятными.

Ника, при всей своей взбалмошности, заставила крепко задуматься об отношениях. Раньше Аристарх не считал нужным заморачиваться на этот счёт, полагая, что сложившийся формат Поэт и Муза — лучшее, что только может быть, но сладко спящая девушка сумела внушить, что жизнь может быть куда длиннее уже известной ему перспективы сорока двух лет. От данного осознания стало реально страшно, так как Майозубов категорически не понимал, что ему делать на Земле столько времени. Лишние годы казались пустыми и никчёмными, а быстрая и желательно безболезненная смерть предпочтительной, а раз долго жить не нужно, то, вроде, и незачем усложнять ситуацию между ним и бесчисленными поклонницами.

Но несмотря на всю казавшуюся совершенной логику молодой человек с трепетом вспоминал две тысячи двадцатый год и яркую встречу с Эвелиной, что вроде бы не изменило почти ничего, но всё же, сделало жизнь абсолютно иной. Если разобраться в мире есть множество прекрасных вещей помимо поэзии, ведь для того, чтобы чувствовать себя счастливым вовсе не обязательно писать стихи. Аристарху стало нехорошо от подобной мысли, так как он совершенно не хотел ничего менять. Более того, любые изменения, даже отказ от самой малости привычного себя, ломали не только образ Поэта, но и то, чем он по сути являлся. Такие действия сравнимы с новым рождением, так как требуется чтобы всё, что он знал и помнил из прошлого, полностью стёрлось из памяти, а эта память или, если хотите, «представление о себе» куда важнее белковой оболочки, которую мы безжалостно снашиваем до самого последнего дня. Майозубов настолько разволновался, что прошёл ту лавочку, где сидел раньше, преодолел довольно оживленный перекресток и продолжал идти вдоль канала по плотно уложенной щебнем тропинке. Внезапно его остановила вполне рациональная мысль, коль если двигаться долго, то побывавшая в морозильнике водка потеплеет, что есть не хорошо, ибо тёплая водка, сродни сексу с мёртвой женщиной, по форме вроде бы всё и правильно, но если, по сути, согласитесь, чувствуется, что тут что-то не то. Лавочек на этой части набережной не оказалось, поэтому Аристарх сел прямо на бетонную плиту, окаймляющую канал, поставил рядом с собой два стакана, аккуратно наполнил их доверху и стал ждать охочего до водки Бориску.

Когда привычное и почти ритуальное действие было совершено, пришла одна удивительная мысль, он вдруг понял для чего на самом деле нужны деньги. Вежливую просьбу об очень холодной водке прямолинейная работница отеля приняла серьёзно и буквально, и мало того, что заморозила литровую бутылку до состояния густого сиропа, так ещё и принесла её в специальной сумке холодильнике, который, правда, попросила вернуть. «Нет ничего приятнее, чем раздавать деньги людям, они мотивируют их быть лучше, особенно чаевые», — улыбнувшись, подумал поэт, закрыл глаза и залпом выпил обжигающе ледяной напиток. Аристарх испытал искреннюю благодарность за столь педантичное отношение к его просьбе, так как даже не почувствовал терпкого вкуса водки и спокойно выдохнул, будто бы выпил стакан обычной холодной воды.

Майозубов почему-то боялся, что, разомкнув веки, не увидит Бориску и чего-то ждал. Неожиданно его несильно потрепали по плечу и он, инстинктивно повернувшись, услышал немного требовательную немецкую речь.

— Я вас совершенно не понимаю, — обратился поэт на родном языке, к подошедшему.

— Так ты есть русский, я немного учить русский язык, — ответил незнакомец.

— Это здорово, а то я вас совсем не понимаю, — вежливо повторил гений и понял, что рядом с ним местный представитель закона.

— Вам надо убрать бутылку, иначе придётся платить штраф, — улыбаясь, произнёс интеллигентный страж порядка. Аристарх пообещал исполнить просьбу, а когда повернулся обратно, увидел очень довольного Бориску.

— Не забудь себе ещё немного плеснуть, а то я один пить не буду, — немного кривляясь, произнёс тот.

Увидев манипуляцию с наполнением стакана, полицейский, на всякий случай, поинтересовался, где ходит друг Аристарха.

— Так вот он, — спокойно ответил поэт и указал рукой на Бориску.

— Я понимаю, ты немножко того…

— Как вас зовут, — поинтересовался Майозубов.

— Генрих…

— Меня зовут Аристарх, а моего друга — Бориска и он жуткий алкаш.

— А я думаю, ты есть алкаш, тут совсем никого нет, — сочувственно усмехнулся бдительный блюститель закона.

— Я вас очень удивлю, Генрих…

— Не думаю, что удивишь, я полицейский давно, видел много, особенно алкашей.

— Ладно, тогда посмотри, как пьёт мой приятель, — улыбнулся поэт, поднял свой стакан, подмигнул Бориске и