То я вздрагивала, пыталась вскочить, быстро стряхнуть с себя сонливость, как на вокзале или привокзальных скамейках, — дабы успеть ретироваться от милицейской облавы и проверки документов. Иногда мне казалось, что я превратилась в невидимку — ни разу за все это время меня не проверяли. Меня как будто и не было.

О тебе я старалась не думать. И, кажется, не думала…

Мысли мои перескакивают с одного на другое — никак не могу собрать их воедино. Я снова боюсь повторения болезни. Слишком плотным и непроницаемым коконом я себя забинтовала. Жизнь всегда (заметь, всегда! ) казалась мне случайностью. Я и сейчас думаю, что нужно благословлять только один день, который начинается за окном, не задумываться о ближайших двух. Все, что я выстраивала в своем воображении, рухнуло в один миг — уютный дом, дальние страны, море цветов на подоконнике, любовно собранная библиотека, кот и пес, картины, фильмы, которые хочется смотреть множество раз, музыка, дождь, снег, новогодние елки, камин, хрустящие простыни и, конечно, тяжеленькое тельце полугодовалого малыша в руках… Нелегко было осознавать, что всего этого уже НЕ БУДЕТ. Я до сих пор не понимаю, откуда взялась сила принять это «не будет». Наверное, это во мне заложено. Ведь потом мне часто доводилось сталкиваться с людьми (такими, как моя хозяйка, например ) , которые не могли и не хотели смириться с очевидным и из года в год, день за днем ждали перемен. Каких? Да они и сами не могли это объяснить. В них изначально была заложена схема счастливой, безоблачной жизни, и смириться с тем, что в нее, как в прокрустово ложе, не может поместиться реальность, было выше их понимания. Я же цитировала про себя слова Мандельштама, с которыми он когда-то обратился к своей жене: «А кто сказал, что ты ДОЛЖНА быть счастливой?!» Правда — кто? И неужели счастье в том, чтобы всю жизнь «просвистеть соловьем»?

3

В апреле хозяева уехали отдыхать в Грецию. Перед тем в доме царило затишье. Как перед грозой. И она надвинулась, как только за родителями закрылась дверь. Девочки тут же повисли на телефонах (у каждой был свой мобильный), созывая друзей. А через час я получила кучу заданий, от которых голова пошла кругом. Откровенно говоря, я испугалась размаха намечающихся мероприятий и уже подумывала, не позвонить ли родителям девочек. А потом решила не вмешиваться.

В первый же день полученной свободы девочки не пошли в лицей и на все мои увещевания отзывались дружным смехом, в котором я почувствовала что-то зловещее. И не ошиблась. Вечером дом кишел народом. Я и раньше догадывалась, что за пределами отцовского гнездышка они вели достаточно бурную жизнь. К приходу своих гостей девочки (обе они были худенькими длинноволосыми блондинками с бледными личиками) преобразились в настоящих женщин-вамп. Глаза их были густо подведены, рты и щеки неестественно алели, волосы были уложены в сложные вечерние прически. Говорить им что-либо нравоучительное по поводу курения было бесполезно — они просто не обращали на меня ни малейшего внимания. Уверена: они считали, что мне лет шестьдесят! Или же что я — слепоглухонемая.

В мою миссию, кроме прочих дел по приготовлению несметного количества бутербродов и коктейлей, входила встреча приглашенных. Какие-то подозрительные личности — в основном мужчины, намного старше хозяек — сбрасывали мне на руки ветровки и плащи, предварительно достав из карманов бутылку, и проходили в комнату-студию. Когда их туда набилось как сельдей в бочку и сигаретный дым повис над потолком тяжелой сизой пеленой, раздался еще один звонок в дверь. К этому времени все уже были пьяны, музыка орала на весь дом, танцующие пары целовались в полумраке, а я сидела в коридоре под вешалкой, стараясь уследить за происходящим. Главным образом, за тем, чтобы гости не вынесли что-нибудь из квартиры и не шастали по родительским спальням. Я с ужасом думала о том, сколько работы мне предстоит после того, как гости уйдут. Да и уйдут ли?… Я не могла предположить, что убирать мне в этом доме больше не придется…

Итак, прозвенел звонок. Я открыла дверь.

И сразу поняла, что ради него-то все и затеяно, ибо до того девочки несколько раз выскакивали в коридор и разочарованно возвращались к гостям. Новый посетитель не был похож на остальных — одет подчеркнуто аккуратно, без трехдневной щетины на утонченном лице, хранящем какое-то брезгливо-ироничное выражение. Он был без бутылки и уж, конечно, без конфет или цветов. Войдя, он уставился на меня. И продолжал окидывать любопытным взглядом, пока я снимала и развешивала на «плечиках» его белый плащ. Я отвыкла от того, чтобы на меня смотрели в упор. Я и сама давно не разглядывала себя в зеркале, была уверена, что увижу в нем пустоту.

— Твое лицо я где-то видел… — сказал гость и бесцеремонно взял меня за подбородок, повертел влево-вправо. — Ты в парике?

Я удивленно пожала плечами. Отросшие волосы поднимались над головой эдакой шапкой и действительно напоминали парик. Я вырвалась, промолчала. Слава Богу, что в коридор выскочила Вера, за ней Люся. Под руки они повели гостя в комнату, там сразу же стихла музыка. Гость, очевидно, был значительным. Подозреваю, что здесь разыгрывалось пари: придет или нет? И мои барышни победили.

Я решила не ложиться спать, а в меру сил контролировать ситуацию и уселась на кухне, откуда хорошо была видна входная дверь. Сюда постоянно забегали неизвестные личности, заказывали бутерброды, требовали пива, льда, шампанского. Ближе к полуночи шум в зале начал стихать, но никто не уходил — гости дремали по углам.

Я опустила голову на стол и почти уже спала, когда в кухню зашел тот пришедший последним гость. Вид у него уже был достаточно потрепанный. Он со знанием дела оглядел просторную кухню.

— Хорошенький домик, — сказал он.

У меня не было никакого желания поддерживать разговор. К слову сказать, я вообще отвыкла разговаривать.

Гость сел напротив и окинул меня тем же пристальным взглядом.

— Да, я точно где-то тебя видел…

Мне казалось, что я, как препарированный лист, лежу на предметном стекле под микроскопом, даже почувствовала, как во мне зашевелились в беспорядочном броуновском движении всевозможные молекулы. Парень вел себя бесцеремонно, он опять взял меня за кончик подбородка и развернул к свету. Я дернулась, опрокинула хлебницу. А когда подняла ее с пола под тем же целенаправленным взглядом, он уже удовлетворенно улыбался, закуривая сигарету:

— Вспомнил! Такие зеленые глаза можно увидеть раз в жизни…

— Но я вас не знаю, — с трудом выдавила я.

— Так в чем же дело?…

Он курил, держа многозначительную паузу.

От его прозрачных злых глаз исходили тревожные импульсы.

— Я видел твою фотографию по телевизору, — наконец сказал он. — Вряд ли я ошибся, у меня хорошая память на лица. Ты в розыске.

— Этого не может быть… — еле выдавила я.

— Не хочешь, чтобы тебя нашли… — не слушая меня, констатировал он. — Это любопытно…

— Не знаю, о чем вы говорите. — Я попыталась встать, но он властно удержал меня за руку, усаживая на место.