Так что дело было не в самом животном, а в том, что мы дали ему имя, и в том, как мы к нему относились. Логика была такая: давая дикому животному имя, люди неизбежно наделяют его человеческими чертами и каким-то образом начинают верить в то, что между ними существует полноценная обоюдная связь. Подобная уверенность ведет к панибратству, привыканию друг к другу благодаря тесному контакту и в итоге к конфликту. И рано или поздно кто-то пострадает или погибнет. Если конфликт приведет к человеческой жертве, то в итоге животное тоже умрет. В общем, суть рассуждений большинства биологов и управленцев сводилась к тому, что взаимоотношения человека с представителем дикой природы так или иначе ничем хорошим не закончатся.

Установка на запрет наименования диких животных, довольно понятная и разумная, далеко не всегда работает в административных учреждениях на Аляске и где-либо еще, даже в представительствах Лесной службы. Например, рядом с обсерваторией Анан-Крик (она находится примерно в двух сотнях миль к югу от Джуно), которая относится к ведомству Федерального лесничества района Кетчикан, каждое лето появляются десятки медведей – и черные, и бурые/гризли, – чтобы полакомиться выловленным в речке молодым лососем. Заметив нового медведя и наблюдая за ним, местный персонал дает ему имя, часто довольно причудливое, которое подходит внешности или характеру животного – почти так же, как дети в старших классах школы дают друг другу клички. Так же обстоят дела и в представительствах в районе реки Макнейл, и у водопада Брукс в юго-западной части Аляски. Первый подчиняется штату Аляска, а второй контролирует Парковая служба США.

Три различных учреждения используют одну и ту же схему по простой причине: имена легче вспомнить, их не перепутаешь, в отличие от номеров. Каждый сотрудник четко знает, кто такой Шорти или Элис, как ведет себя этот медведь и где он зависает. И пусть кто-то возразит, что эти имена – всего лишь административные инструменты, которые служат целям науки и управления, здесь просматривается гораздо более глубокая связь.

Практически любой, кто жил в районе Брукс-Фоллс двадцать лет назад, знал, кто такой Дайвер или Миссис Уайт из Макнейла и десятки других животных, имена которых ходили среди сотрудников, гидов и тысяч очарованных посетителей, так же как и рассказы об этих медведях – каждого из них различали по внешности, привычкам и характеру. Некоторые из людей, у которых сложились с животными близкие отношения, не были наивными туристами. Это были опытные сотрудники, которые знали животных лучше всех, и в большинстве случаев они и давали им имена.

Что касается риска, связанного с именованием животных, то три вышеперечисленных района оставались зонами безопасности для сотен тысяч случаев контактов людей и зверей. И примеры проблем в связи с именами животных на Аляске или где-то еще вряд ли можно отыскать. По правде говоря, споры о том, давать животному имя или нет, напоминают скорее отвлекающий маневр, чем реальную проблему. Некоторые бормотали в бороды что-то типа «так не годится», другие спрашивали: «Почему нет? Что плохого в том, чтобы периодически давать животным имена? Почему мы не можем воспринимать отдельных диких существ как индивидуумов?» Черный волк уж точно был таким, и даже больше, как считало большинство людей.

Волк как дикое существо с позиции чисто утилитарной – это безликий ресурс. И есть те, кому гораздо проще придерживаться данной позиции по разным причинам, не в последнюю очередь потому, что управлять узнаваемым и популярным «индивидуумом» будет гораздо сложнее, особенно если «управление» означает его перемещение куда-то, или убийство, или разрешение на охоту и ловлю животного.

К самому крайнему негативному проявлению в отношении данной проблемы – а оно свойственно в основном самозваным охотникам-спортсменам – можно отнести затаенное и глубоко укоренившееся рефлекторное презрение к тем, кто пытается относиться к дикому существу как к разумному и чувствующему созданию. Разговоры вокруг волка и дружба с ним, как у Гарри, граничат с культурным табу этой толпы. У них подобное поведение расценивается не только как ошибочное, но как глубоко оскорбительное и угрожающее спортивно-охотничьей традиции.

Это по меньшей мере странно, учитывая, что традиционные сообщества охотников-собирателей настаивали на глубокой духовной связи с дикими животными. Они давали им уважительные, значимые имена и в целом относились к животным не только как к равным, но и как к существам, наделенным сверхъестественными способностями. По терминологии австрийского теолога Мартина Бубера, это отношения «я – ты» (I – Thou). А современная спортивная охота в том агрессивном виде – стреляй-убивай, – в котором ее преподносят на телевидении и в журналах, навязывает зрителям и читателям отношения, которые бы Бубер назвал «я – оно». Это некое овеществление животных, преследование и убийство безликих существ, как данность, законным путем, для нашего собственного развлечения или выгоды или просто из прихоти.

Калифорнийский защитник медведей Тимоти Тредвелл[35], который шел против общепринятой морали, давая береговым бурым медведям Аляски слишком уж ласковые прозвища вроде Бубл или Капкейк и общаясь с ними годами, пока его вместе с подругой не убил один из медведей, стал объектом насмешек спортсменов-охотников, причем как до, так и после своей смерти. Если бы Тредвелл был охотником-призером и был бы растерзан медведем во время попытки выследить с крупнокалиберным ружьем в руках Старину Болди, тогда бы его оплакивали и насмешники, и та же толпа, которая бы посчитала, что можно давать имена негодникам-медведям, волкам и прочим зверям и строить с ними отношения, основанные на завистливом восхищении, но только при условии, что в итоге животного выследят и убьют.

Но то, что происходило с этим черным волком, было ни на что не похоже, что-то опасно неправильное. И все началось с этого проклятого имени.

Давайте вернемся назад и представим, что черного волка называли не по имени, а просто волком или черным волком, или, как это принято в научной практике, ему бы дали нейтральный идентификационный номер – W-14A или какой-нибудь другой. Изменило бы это ход событий и то, чем все в итоге закончилось, скорректировало бы его судьбу или повлияло бы на то, как мы его восприняли?

Волк прибыл к нам без имени. Его характер и поступки заставили нас так окрестить его, а не наоборот. И сколько диких волков получили имена за всю историю? Кучка зверей с дурной славой и ни одного с ласковым прозвищем, по крайней мере, живого. «Что в имени твоем? – размышляла шекспировская Джульетта. – Ведь то, что розою зовем, и под другим названием хранило б аромат». Возможно, эти слова применимы и к дикому тезке ее возлюбленного, через века и миры…