носить таким людям, как Сандос. Планку задали четыре сотни Наших, подумал он, вспоминая те дни, когда, будучи новициатом, изучал жития прославленных святостью, благословенных и почитаемых иезуитов. Как же было сказано в наших реляциях? «Мужи хитроумно наставленные в грамоте и силе духа». Перенесшие трудности, одиночество, предельное утомление и болезни с отвагой и изобретательностью. Принимавшие пытки и смерть с радостью, неподвластной легкому пониманию даже тех, кто разделяет их религию, если не веру. Сколько историй, достойных лиры Гомера. Сколько мучеников, таких как Исаак Жог.

Пройденные им восемь сотен миль в глубь Нового Мира – земли столь же чужой для европейца в 1637 году – были тем же, что сейчас для нас Ракхат, вдруг понял Джулиани. Его боялись как колдуна, осмеивали, презирали за кротость – те самые индейцы, которых он надеялся привести ко Христу. Его регулярно избивали, пальцы отрезали по суставу ножами, изготовленными из раковин, – неудивительно, что Жог вспомнился Эмилио.

Спасенный после долгих лет издевательств и лишений голландскими торговцами, которые отвезли его во Францию, он вопреки всем шансам выздоровел. И что удивительно: Жог вернулся в Новый Свет. Он знал, чем кончится дело, но поплыл назад, чтобы работать среди могавков. Поплыл сразу, как только почувствовал себя годным на это. A потом они убили его. Жутким образом.

Как можем мы понять таких людей? – некогда задал себе Джулиани такой вопрос. Как может находящийся в здравом уме человек вернуться к такой жизни, понимая, что ждет его в итоге? Или он был визионером, послушным голосам? Или мазохистом, жаждавшим деградации и мучений? Современный историк, даже иезуит, никак не мог обойти эти вопросы. Жог был всего лишь одним из множества. Или такие, как он, люди были безумны?

Нет, решил наконец Джулиани. Ими правило не безумие, но математика вечности. Чтобы спасти свою душу от вечной муки и отстранения от Бога, чтобы привести чужие души к вечному блаженству и близости к Богу, никакое бремя не было слишком тяжелым, никакая цена – чрезмерной. Жог собственной рукой писал своей матери: «Все труды миллиона людей не стоят ничего, если они не приобрели хотя бы одну душу для Иисуса Христа».

Да, подумал он, иезуиты отлично подготовлены к мученичеству. С другой стороны, выжить можно не везде. Иногда, подозревал Винченцо Джулиани, умереть проще, чем жить.

* * *

– А Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО начинаю ненавидеть эту лестницу, – произнес Джон Кандотти, шагая по пляжу. Сандос, как обычно, сидел на камне, привалившись спиной к скале, опустив руки между поднятых колен. – А не проще ли было погружаться в раздумья в саду? Там есть чудесное местечко для раздумий, недалеко от дома.

– Оставьте меня в покое, Джон. – Глаза Эмилио были закрыты, и весь внешний вид его, как уже начал понимать Кандотти, говорил о жуткой головной боли.

– Я только выполняю приказ. Меня прислал отец Рейес. – Он рассчитывал услышать едкий эпитет, но Сандос или уже взял себя руки, или же ему было все равно. Джон остановился на пляже в нескольких футах от Сандоса и какое-то время смотрел на море. Вдали маячили паруса, ослепительные под косыми солнечными лучами.

– В подобные времена, – философским тоном заметил Джон, – я вспоминаю своего папашу, который часто говаривал…

Эмилио приподнял голову и выжидательно посмотрел на Джона, готовясь к новому натиску.

– Какого черта ты денно и нощно заседаешь в сортире? – вдруг выкрикнул Джон. – Когда ты наконец вылезешь оттуда и предоставишь другим хотя бы шанс?

Эмилио опустил голову на камень и залился хохотом.

– Вот это хороший звук, – проговорил с ухмылкой Джон, радуясь произведенному эффекту. – Знаете что? По-моему, я ни разу не слышал, как вы смеетесь.

– «Молодой Франкенштейн»![54] Это из «Молодого Франкенштейна»! – сквозь смех выдавил Эмилио. – Мы с братом знали этот фильм наизусть. Должно быть, мальчишками смотрели его сотню раз. Мне нравился Мел Брукс.

– Один из великих актеров, – согласился Джон. – «Одиссея». «Гамлет». «Молодой Франкенштейн». Некоторые фильмы не умирают.

Эмилио вновь рассмеялся, утер слезы рукавом и перевел дух:

– А я уже решил, что вы собираетесь сообщить мне нечто такое, что будет лучше выглядеть утром. И готовился убить вас.

Джон запнулся на этом слове, но решил, что имеет дело с фигурой речи.

– Боже! Так, значит, мое присутствие ввело вас в соблазн, сын мой, – чопорно произнес он, подражая Иоганну Фелькеру. – Могу ли я присоединиться к вам на этом камне, сэр?

– Будьте моим гостем. – Эмилио подвинулся, освобождая место, стряхивая с себя нежелание вновь видеть Фелипе.

Предваряемый своим воистину корабельным носом, Джон, состоявший, наверное, из одних локтей, колен и больших ступней, вскарабкался наверх, завидуя аккуратной компактности фигуры Эмилио, даже теперь сохранявшей атлетическую грацию. Джон устроился поудобнее на неподатливой поверхности скалы, и какое-то время оба они просто наслаждались закатом. Подниматься по лестнице придется в полутьме, однако они уже знали наизусть каждую ступеньку.

– В моем понимании, – произнес Джон, нарушив молчание, когда свет сгустился в синеву, – у вас есть три варианта. Первый: как вы уже сказали, можно вернуться к началу. Оставить Общество, сложить сан.

– А куда мне деваться? И что делать? – потребовал ответа Сандос. Профиль его казался столь же жестким, как тот камень, на котором они сидели. Он не заговаривал об оставлении Общества с того мгновения, когда репортер ворвался в его комнату, когда реальная жизнь снаружи ударила ему в лицо. – Я в ловушке. И вы знаете это.

– Вы можете стать богатым человеком. Обществу предлагали колоссальные деньги просто за интервью с вами.

Эмилио повернулся к нему, и в сумерках Джон едва не ощутил комок желчи, собравшейся в горле Сандоса. Он выжидал, давая тому возможность что-то сказать, однако Эмилио вновь отвернулся к темному морю.

– Второй: вы пройдете расследование до конца. Объясните, что произошло. Поможете нам решить, что делать дальше. Мы будем рядом с вами, Эмилио.

Опустив локти на поднятые колени, Эмилио поднес ладони к голове и запустил длинные костлявые, как у скелета, пальцы в шевелюру.

– Если я начну говорить, слова мои не понравятся вам.

Он считает, что правда будет слишком неприглядной для нас, думал Джон, сходя по лестнице после торопливой конференции с братом Эдвардом и отцом Рейесом. Эд предположил, что, быть может, Сандос не понимает, какая внушительная часть его повести уже известна людям.

– Эмилио, мы знаем о ребенке, – неспешно произнес Джон. – И о борделе.

– Никто не знает этого, – глухим голосом возразил Сандос.

– Все знают, Эмилио. Не только Эд Бер и персонал госпиталя. Консорциум «Контакт» обнародовал всю историю…

Сандос внезапно поднялся и спустился со скалы. А потом бросился наутек по сумеречному берегу, скрестив руки на груди, так чтобы ладони оставались под мышками. Соскочив с камня, Джон бросился за ним бегом. Догнав уступавшего ему в росте Сандоса, он схватил его за плечо, повернул к себе и выкрикнул:

– Доколе ты будешь удерживать все это в себе? Сколько еще ты собираешься молчать?

– Столько, сколько смогу, Джон, – мрачным тоном проговорил Сандос, выворачиваясь из хватки Кандотти и отступая от него. – Столько, сколько смогу.

– И что будет потом? – взорвался Джон, потому что Эмилио отвернулся от него.

Сандос вновь посмотрел на Кандотти.

– А потом, – проговорил он с тихой угрозой, – я воспользуюсь третьим вариантом. Ты это хотел услышать, Джон?

Он стоял чуть содрогаясь, глядя стеклянными глазами с обтянутого кожей лица. Гнев отпустил Джона так же быстро, как и овладел им, он открыл рот, намереваясь что-то сказать, однако Сандос заговорил снова.

– Мне следовало сделать это еще несколько месяцев назад, однако боюсь, что у меня еще осталась малая толика гордости, мешающая Господу разыграть кульминацию того мерзкого анекдота, в котором я сейчас принимаю участие, – говорил он непринужденно, однако глаза сверкали жутью. – И именно это еще держит меня в живых, Джон. Последний клочок гордости – это все, что у меня осталось.

Гордости, но также и страха: Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?[55]

Глава 15

Солнечная система

2021 год

«Стелла Марис»

2021–2022 год