Делаю глубокий вдох, провожу рукой по волосам:

— Присаживайтесь, Вафия. Будете кофе?

Глава 40.1. Зазеркалье 2

Усердно с детского учебника срисовываю арабский алфавит, записываю транскрипцию в скобках. Одновременно боковым зрением постоянно кошусь на Вафию. Не могу не думать о том, что этой ночью Мансур целовал эти пухлые губы. И, слава богу, девушка в абайе, которая скрывает линии тела. Это немного притупляет мою фантазию. Но и возникающие картинки весьма болезненны.

К концу занятия понимаю, что я не мазохистка, и повторять опыт совсем не готова. Злюсь и на Вафию, и на Мансура, который одобрил самаритянский порыв.

Это вообще нездоровое желание — столкнуть лбами своих женщин. Что он хотел добиться этой встречей? Раззадорить мое желание развестись? Или считает, как и его первая жена, что принятие измен повышает духовность? Решил немного возвысить мой дух?

Ну, а что? Наши святые отшельники уходили в уединение. Терпели голод и холод. Всячески смиряли тело, чтобы возвысить дух. Так и тут. Испытание жгучей ревностью моментально возвысит женщину. Никакая строгая аскеза не сравнится с такой пыткой.

Вот посмотришь на Вафию, и сразу видно — святая женщина. Еще бы отказалась от телесных радостей. Снова в глазах возникают картинки с Мансуром и его первой женой. Прям сводит зубы от ярости.

Хотя, кажется, Мансур говорил, что мусульманская женщина не может отказаться от близости. Здесь предоставление своего тела мужу является признаком праведности. В мусульманском мире нет ничего похожего на женские монастыри. Благочестие женщины не в воздержании, а в удовлетворении мужских желаний.

Все-таки это странно, что на одной и той же планете не существует общей морали. У нас варварство, здесь нормально. Наконец-то я прекрасно понимаю Алису, которая тихо сходила с ума в зазеркалье.

Мягко игнорирую предложение Вафии продолжить занятия через два дня.

— Я не до конца уверена, что мне понадобится арабский. Я все-таки надеюсь, что Мансур согласится на развод.

— Никто не заставит Мансура сделать то, чего он не хочет, — предупреждает меня Вафия. — Чем быстрее вы примите свою судьбу, тем раньше начнете спокойно жить. Поверьте, Мансур хороший муж, я знаю, о чем говорю.

Последнее замечание бесит ужасно. Ну да, не хватало только обсудить общего мужа. Господи, какая же пошлость все, что сейчас происходит.

Наконец-то Вафия надевает никаб и отправляется на выход. Следую за ней. Но отпрыгиваю назад в малую гостиную. В женской половине какая-то активность, и в коридоре снуют мужчины. Нажимаю на кнопку вызова персонала. Вскоре появляется Кристина.

— Вы не могли бы принести мне никаб, он где-то в спальне, — прошу я. — А что вообще происходит в доме?

— Господин распорядился сделать вам кабинет, — делится со мной новостью девушка, — сейчас переделывают соседнюю с вашей комнатой гостевую спальню.

Кристина ненадолго исчезает и вскоре приносит мне никаб. Выхожу в коридор и задумчиво заглядываю в будущий кабинет, где ведутся активные работы. Испытываю смешанные чувства по поводу происходящего. Вроде бы забота. Мансур услышал мои стенания по поводу досуга. С другой стороны, чувствую, как затягивается удавка. Если лично для меня производится реконструкция, то отпускать меня никто не намерен.

— Госпожа, — от неожиданности вздрагиваю, — вам не нужно находиться здесь среди мужчин. Не хотите ли посетить хамам? Я пришлю к вам девушек, — предлагает Шакира.

Обреченно соглашаюсь. Делать все-равно нечего. Чувствую, как меня медленно, но неуклонно загоняют в рамки праздной жизни. Я не хочу напрягать девушек, но только в таком формате могу хоть с кем-то поговорить. Вот так шаг за шагом я становлюсь госпожой и эксплуататоршей. Не по собственному желанию, а в соответствовии с чужими представлениями.

Кристина и Маниша снова массируют мое тело. Внезапно понимаю, почему так проводят свой досуг саудовские женщины. В условиях постоянной борьбы за внимание мужа поддержание красоты становится не прихотью, а необходимостью.

— Маниша, — поворачиваю я голову к девушке, — а у вас в Индии есть многоженство?

— В моей низшей касте шудр многоженство всегда было запрещено. В остальных кастах было разрешено до 1956 года. После для индуистов законом официально запретили везде, кроме Гоа. Мусульманам разрешено иметь несколько жен. Но неофициально многоженство все-равно практикуют.

— Удивительно, — не могу не восхититься, — получается, что женщины из низших каст самые защищенные в Индии?

— В этом смысле да, — смеется Маниша, — но вообще женщиной быть не очень хорошо. В женщину перерождается человек с испорченной кармой.

— Видимо, я тоже испортила себе карму, — бормочу я, — если судьба меня забросила в это место.

— Выйти замуж это благословение, госпожа, — опровергает меня Маниша, — назначение женщины — растворение в своем муже. Полное слияние с ним. Без мужчины женщина неполноценна. В Индии существовал ритуал «сати». Все жены мужчины сжигали себя на погребальном костре мужа.

— Ужас какой, — восклицаю я, — зачем они это делали?

— Потому что со смертью мужа их жизнь теряла всякий смысл.

— Прости, Маниша, но у меня встает вопрос. Почему ты сейчас здесь, а не замужем?

— У меня много сестер. Родители бедны. Я заработаю себе на приданное и вернусь в Индию, чтобы выйти замуж.

Закрываю глаза и думаю, что мне повезло с родиной. Но я по собственной воле и совершенной глупости от нее отказалась. А еще думаю, что, наверное, Вафия полностью растворена в муже, если способна предложить себя в мои репетиторы. Интересно, а та бывшая хозяйка Кристины тоже растворена в муже? Поэтому ей наплевать на чувства другой женщины. Или все-таки Кристина права, и все из-за денег?

Глава 41. Кубра

Мансур

С утра пораньше заезжаю в офис, чтобы проверить текущие дела. К обеду спешу домой.

Захожу в дом второй жены немного с опаской. Ожидаю с порога скандал и готов к обороне. Но Кубра, как всегда, меня удивляет. Подбегает, виснет на шее, ластится ласковой кошечкой.

— Привет, хабиби! — мурлычет мне в губы и первая тянется за поцелуем.

Усмехаюсь про себя. Похоже, Кубра окончательно испортила отношения со всеми родственниками, если никто не поделился с ней сплетнями.

— Привет, насиби! Соскучился по детям. Где