будет возможность спокойно заниматься будничным делом: хозяйством, торговлей и проч. Но не все так думали, и далеко не всем казалось привлекательным новое положение.

В Риме жило множество ветеранов, которые только и рассчитывали на подачки Цезаря. Цезарь умер. И эти люди были объяты мрачными мыслями и сильнейшей тревогой. Они думали: при жизни Цезаря можно было не беспокоиться о завтрашнем дне. Император не дал бы погибнуть солдату, несшему с ним тягости бесконечных войн, при Цезаре никогда не прекратились бы обильный раздачи, пышные зрелища и развлечения. А теперь что сулит ближайшее будущее? Что дадут эти аристократы-республиканцы, загубившие жизнь великого Юлия? Не настанет ли час расправы над его солдатами?.. Глухо волновались голодные пролетарии: они не знали, будет ли выдаваться им обычный хлебный паек, и мало доверяли будущему правительству аристократов и богачей, под главенством Брута и Кассия.

На перекрестках улиц и на площадях останавливались группами люди и вели жаркие споры о положении дел. В одной из групп оратор расточал похвалы по адресу Брута и Кассия. В ответ ему другой с иронией предостерегал граждан не особенно доверяться «добродетели» Брута, а лучше вспомнить его деятельность, хотя бы на Кипре. И тут слушателям сообщалось, как Брут, при посредстве подставных лиц, жестоко обирал провинциалов, взимая с них по долговым обязательствам свыше 45 %. Когда члены городского управления в городе Саламине задержали уплату долга, то один римский всадник, представлявший интересы Брута, пришел с отрядом конницы и запер членов думы в их помещении, где пять из них и умерли от голоду.

В толпе вздыхали и качали головами. Неблагоприятные отзывы о заговорщиках распространялись все более и более… Между тем по узким и тесным улицам Рима двигалось с окраины в центр все больше и больше народу. Точно ручейки, вливались люди в один обширный бассейн, охватывавший далекое пространство вокруг Капитолия. Повсюду в этой толпе – возбужденные лица, гневные жесты, спор, переходящий в брань. Трудно было бы сказать, сколько людей из числа собравшихся сочувствует убийству Цезаря и сколько настроено против убийц.

VII

Около полудня в этот день по большой шоссейной дороге, тянувшейся от Капуи, шла группа крестьян по направлению к Риму. Несмотря на палящий зной солнца, путники не только не думали об отдыхе, но, напротив, прибавляли шагу все больше и больше. Очень трудно было идти хромому человеку, подпиравшемуся палкой и прилагавшему последние усилия к тому, чтобы не отставать от товарищей. Ему хотелось также не пропустить ни одного слова из беседы, которую вели спутники о последних минутах жизни Цезаря. Просто удивительно, когда эти люди успели получить такие подробные сведения о событиях в Риме, имевших место только вчера. Но собеседники прекрасно знали обо всем и передавали друг другу все новые и новые факты, касавшиеся убийства Цезаря. Всем до единого человека хотелось поспеть на собрание к Капитолию и на похороны погибшего императора.

Много волновался Рутилий, человек немолодой, лет сорока, с очень осунувшимся, старообразным лицом. Он в десятый раз высказывал свое сожаление и досаду, что не задержался в Риме еще дня на два, на три. Позавчера утром он вернулся из Рима к себе в деревню за 20 верст, а сегодня приходится опять возвращаться обратно в Рим. Иное дело, если бы он задержался в городе, – тогда был бы свидетелем всех происшедших в последние дни событий. А брат, точно предчувствовал, все уговаривал остаться еще на несколько дней. Болтовню Рутилия остановил его товарищ, шедший с ним рядом, – длинноногий Лонг. «Будет с тебя тратить попусту слова, – сказал он. – Взгляни на небо и поразмысли хорошенько, доберемся ли мы хотя бы к вечеру в Рим или нет…» С этими словами Лонг поднял голову кверху и, прищурив глаза, посмотрел на солнце. Лицо его казалось безобразным вследствие того, что было изуродовано глубоким шрамом, тянувшимся красной линией от уха до носа. «Плох тот скороход, кто часто поднимает голову к небу, – возразил Рутилий. – Надо просто прибавить шагу и спешить, сколько есть сил. Без нас, старых сотоварищей императора, не должен решиться ни один важный вопрос». Рутилий был ветеран из числа легионеров Цезаря, имел неподалеку от Рима участок земли и теперь очень тревожился о своей судьбе. Его спутники – их было трое – также служили под знаменами Цезаря и теперь доживали остаток дней на покое среди мирной сельской обстановки. Разумеется, и они, подобно Рутилию, беспокоились о себе и спешили в Рим, чтобы там поподробнее разузнать о происшествиях последних дней и, если понадобится, принять участие в текущей общественной жизни Рима.

«А по-моему торопиться совсем некуда, – сказал вдруг хромавший человек. – Как ни старайтесь, а раньше чем к вечеру, в Рим не доберетесь. Значит, ничего примечательного мы уже не увидим. Так не лучше ли не спеша добраться нам до ближайшей к Риму таверны и там утолить голод и жажду?..» Лонг, шедший впереди всех благодаря своим длинным ногам, первый поддержал предложение хромого. «И правда, – сказал он, – прямо-таки необходимо испить прохладного вина…» Три часа спустя приятели подошли к дверям намеченной таверны и всей компанией вошли в просторное помещение, битком набитое людьми. Впереди у стены стояли огромные сосуды с вином и водой, на столах были расставлены яства.

Рабы, утомленные, с потными лицами, бегали от стола к столу и исполняли приказания посетителей. Стоял шум и неумолчный говор людей. Много новостей узнали Рутилий и его товарищи от посетителей таверны. Оказалось, что торжество заговорщиков было недолго. Когда Антоний, друг Цезаря, в своей речи, восхвалявшей убитого диктатора, сказал, что Цезарь завещал народу огромные богатства, толпа начала проявлять вражду против заговорщиков и едва не расправилась с ними по-своему.

Много ветеранов, войск и пролетариев стоит теперь за Антония. Сейчас он самый сильный человек в Риме. Говорят, что к Риму спешит молодой Октавиан, усыновленный Цезарем племянник, которому также достанется какая-то доля из оставшегося наследства.

С большим вниманием слушали путники удивительные новости. Они изумлялись смелости Антония, которого знали до сих пор как человека в высшей степени грубого, беспутного и не способного ворочать крупными делами в государстве. И что это за неведомый Октавиан? Что он принесет с собою в Рим?

Но не успели Рутилий и его товарищи закончить своей беседы, как послышались шум и крики. Дверь распахнулась, и присутствующее увидали, что небо окрашено красным заревом пожара. Рутилий и Лонг, покинув товарищей, быстро бросились к выходу и через городские ворота по темным улицам помчались туда, где на фоне темного неба, вспыхивая и разгораясь, свирепствовал огонь.

На некоторых улицах