сенаторское собрание и решительно потребовал, чтобы сенаторы не медлили долее, но спасали свою жизнь. Смятение в городе было огромное. Все, кто опасался прихода Цезаря, собирали свои пожитки и направлялись к пристани. Катон успокаивал взволнованных, снабжал провиантом отъезжающих, отдавал распоряжения в гавани при посадке на корабли. Отряд конных солдат, пользуясь замешательством, ограбил нескольких жителей и пытался скрыться за городом. Катон тотчас вооружил небольшой отряд, догнал грабителей, остановил их и силою отнял награбленные вещи.

Когда порядок был налажен, Катон стал прощаться с друзьями и долго стоял на берегу моря, глядя на удаляющиеся корабли. На возвратном пути ему встретился родственник Ю. Цезаря – Люций Цезарь; он вступил с Катоном в беседу и предупредил его, что будет просить своего родственника помиловать оставшихся в Утике граждан, а также падет к ногам и будет умолять его о пощаде Катона.

Катон перебил Люция и отказался от всякого заступничества. «Если бы я захотел спастись милостью Цезаря, – воскликнул Катон, – то я сам отправился бы к нему за этим. Но я не желаю быть обязанным тирану, совершающему беззаконные поступки. Да… беззаконные поступки, – прибавил Катон, – если он считает себя вправе даровать жизнь тем, кем он не имеет права обладать…» Лицо Катона пылало от волнения, и глаза горели от гнева.

IV

Наступил вечер. Совершенно затих опустевший город. Только стража у городских ворот нарушала тишину легким бряцанием оружия, да цепные собаки, точно в предчувствии несчастия, надрывались от лая и завывания. С моря начал дуть порывистый ветер. И еще более жутко стало в тесных и низких домах Утики.

Между тем Катон, не изменяя своим привычкам, принял ванну, умылся и затем, окруженный своими друзьями, возлег ужинать. Рядом с ним поместились его сын и два философа: Аполлонид и Дмитрий.

Рабы принесли пищу, разлили из сосуда в фиалы вино, слегка разбавленное водою. Красные струйки огня трепетали в углах горницы и, освещая возлежавших, отбрасывали огромные и причудливые тени на стенах. Под влиянием вина тихий и вялый разговор превратился в оживленную беседу. Дмитрий, разглаживая свою курчавую бороду, с иронией заметил: «Глядя на совершающееся вокруг, странными кажутся мнения стоиков[13], что свободен лишь добродетельный, и все злые – невольники» Не успел он окончить, как Катон с жаром перебил его. Волнуясь и возвышая голос, он стал доказывать, что стоики говорят неоспоримую правду. «Разве не верно, что добродетель побеждает, что обладающий ею не страшится ни зла, ни страданий, ни смерти? и, если в этом мире невозможно отстоять свободу, нет сил провести в жизнь то, что человек считает справедливым, то не правильнее ли освободить себя от настоящего положения, вместо того чтобы пресмыкаться у ног ненавистного тирана…»

Бронзовые сосуды из Помпей

Тяжко подавлены были друзья Катона, слушая его жестокие, бьющие, как молот, слова. ІІобледневший юноша Катон глазами, полными слез, смотрел на отца и не в силах был произнести ни слова. Печально опустил голову оживленный доселе Дмитрий. Катон заметил смущение друзей и, желая развлечь их, перевел разговор на другую тему. Он стал говорить об отплывших в открытое море в эту бурную ночь, соболезновал о них и о тех, кто бежал в пустыню и очутился среди варварских племен. Он просил друзей успокоиться, обнял их, попрощался и сказал, что идет на улицу, чтобы проверить стражу. Вскоре он возвратился и, взойдя в горницу, лег на изготовленное ложе. Потом взял книгу Платона «О бессмертии души», углубился в чтение и прочитал большую часть сочинения. Случайно взор его упал на стену, и он заметил, что снят меч, висевший у его изголовья. Катон разгневался, стал звать людей и спросил пришедшего служителя, где меч. Слуга молчал, хотя и знал, что меч спрятан сыном Катона. В страшном раздражении Катон ударил слугу, приказал позвать сына и разыскать меч. Пришли Аполлонид и Дмитрий и сын Катона, и все стали умолять, чтобы он не умышлял против себя ничего дурного. Катон утешал заливавшегося слезами сына, советовал друзьям заняться своими делами и не обращать на него внимания.

Когда меч был принесен, Катон еще раз стал успокаивать друзей и сына, говоря, что он ничего не задумывает, потом проводил их за дверь и лег опять на ложе с книгою в руках. Вскоре он закрыл глаза и погрузился в крепкий сон.

Спал недолго и около полуночи внезапно вскочил, позвал раба и приказал ему идти на берег и узнать, всем ли удалось сесть на корабли, и не остался ли кто-нибудь случайно. Раб возвратился и доложил, что все отплыли благополучно, но на море сильный ветер. Катон тяжело вздохнул, пожалел отплывших, потом прошелся несколько раз по комнате и, обратившись к рабу, приказал ему еще раз пойти к берегу и узнать хорошенько, не возвратился ли кто-нибудь вследствие непогоды обратно. Раб вышел.

Наступал рассвет, пропели петухи. Катон вновь лег на постель, закрыл глаза. Любимый домашний врач Бутас и юноша Катон заглянули в комнату и, видя Катона спящим, возвратились к себе, совершенно успокоенные. Дом погрузился в безмолвие. Только ветер жалобным завыванием изредка нарушал тишину. Наконец и он затих. Родственники, друзья и слуги Катона спали крепким предрассветным сном. Вдруг страшный грохот и падение чего-то тяжелого разбудили весь дом. С криком ужаса, в предчувствии чего-то недоброго, бросились слуги в горницу своего господина, и глазам их представилось ужасное зрелище. На полу лежал опрокинутый геометрический столик, а рядом с ним, весь утопая в крови, распростерся Катон, пронзивший себя мечом.

Напрасны были старания врача. Еще момент – и великого республиканца не стало.

V

Поздно ночью 14 марта 710 года (от осн. Рима) к одному из лучших домов Рима, принадлежавшему племяннику Катона Утического Марку Бруту, стали подходить неизвестные люди.

Шли они поодиночке, незаметно, озираясь, и лица их тщательно были закутаны плащами. Бесшумно, точно тени, проскальзывали они через маленькую калитку в ограде дома и, казалось, таяли среди густых деревьев роскошного сада.

У самого входа неизвестных людей встречал поджидавший служитель. Отвесив поклон, он сопровождал поздних гостей на террасу, а затем, указав на дверь во внутренние покои, возвращался обратно на свое место. Войдя в обширное помещение, каждый из приходивших снимал повязку, и только тогда, при ярком свете огней, можно было различить лица таинственных людей. Это были представители римской молодежи из числа тех, которые не могли примириться с единовластием Цезаря и страстно ненавидели его. Здесь были Гай Кассий, Децим Брут и другие. Гостей встречал сам хозяин, Марк Брут, – гражданин,