Марк Юний Брут

Высокий, худощавый, с тонкими чертами слегка бледного лица, Марк Брут напоминал своею внешностью Катона. Обворожительная ласковость и мягкость обращения невольно привлекали к нему всех, с кем ему приходилось встречаться. Но какая-то странная нерешительность и застенчивость чувствовались во всей его фигуре, во всяком его движении.

Он сердечно приветствовал всех приходивших, и не заметно было в нем того волнения, которое сразу же бросалось в глаза при взгляде на всех присутствующих. Особенно волновался Гай Кассий. Ни одной секунды не мог он стоять спокойно, и, как вулкан, выбрасывающий огненную массу, бросал он горячие слова, воспламеняя слушателей, окружавших его: «Тиран требует короны, такой короны, пред ослепительным сиянием которой склонились бы все народы, в том числе и римские граждане, – страстно, почти шепотом говорил Кассий. – Нет, этому не бывать! Не состоится тот поход на парфян, с которым связывают лживые жрецы царскую корону Цезаря. Завтра мартовские иды. Мы совершим свой долг перед отечеством!..» И при этих словах Кассий нервно схватил рукоятку меча. Внезапно отворилась дверь, все вздрогнули. Вошел Требоний, последний из ожидавшихся сегодня на собрание. Он поздоровался с товарищами и стал сообщать им последние городские новости. Он узнал из достоверных источников, что Цезарь лишил звания трибунов Марула и Флавия за то, что они арестовали и посадили в тюрьму тех темных личностей, которые на последнем празднестве приветствовали его «царем» и украшали диадемами его статую. При этом Цезарь позволил себе нанести оскорбление трибунам, называя их глупыми людьми и тупицами.

Все глубоко возмущались, слушая новости Требония: так чтит Цезарь священную и неприкосновенную личность народного трибуна! Эти новости еще более возбудили негодование присутствующих. Они тесным кольцом окружили Марка Брута и стали подробно обсуждать и распределять обязанности на завтрашний день. Сегодня необходимо было еще решить вопрос, не следует ли включить в число заговорщиков Марка Туллия Цицерона. Метелл поддерживал эту мысль ввиду огромного влияния Цицерона на римское население. С Метеллом соглашались и другие заговорщики. Но Брут высказался решительно против: Цицерон уже не находил в душе своей сил, чтобы открыто встать против тирана. Он льстивым притворством старался заслужить благоволение Цезаря, и не без его участия вплетаются все новые и новые цветы в венок величия и славы Цезаря. «Нет, Цицерон здесь не у места», – закончил Брут. После этого все единогласно присоединились к мнению Брута. Однако единодушие царило недолго. Пылкий и гневный Кассий потребовал, чтобы вместе с Цезарем пал также Антоний, его приспешник, с презрением глядящий на народ и на республику. Предложение Кассия встретило сочувствие у многих. Но опять Брут не дал разгореться страстям. Спокойно и решительно он заявил, что никакие убийства не могут быть допущены, кроме смерти Цезаря, которую он заслужил, как тиран, пренебрегал законами, как губитель республики. Никому не было охоты спорить с Брутом, надо было торопиться, к тому же все чувствовали, что слишком велика была ответственность перед завтрашним днем, чтобы вносить раскол в общее дело. Закончив переговоры, заговорщики молча подали друг другу руки и стали расходиться. В глазах у всех светилась твердая решимость. Только на лице Брута появилась вновь скромная застенчивость и казалось, что все происходившее кругом совершенно не касалось его. Один за другим выходили заговорщики по знакомой тропинке, тщательно кутаясь в плащи. Пугливо глядели они кругом, прислушиваясь к каждому шороху.

VI

«Цезарь убит, Цезарь убит…» Эта страшная весть с быстротою молнии перелетала из дома в дом, из уст в уста и потрясала весь Рим от богатых дворцов до убогой хижины. Никто точно не знал, как это произошло. Одни рассказывали, что Цезарь пал, долго защищаясь от напавших на него сенаторов, другие – что Цезарь был убит Кассием, ударившим его по голове, третьи говорили, что первым обнажил оружие Брут. Брута считали другом и любимцем Цезаря, и, хотя знали о преданности Брута старой республике, но казалось невозможным, чтобы он мог поднять руку против Цезаря.

Мало-помалу, однако, выяснилась полная картина убийства диктатора. Сенаторы, очевидцы нападения на Цезаря, разбежавшиеся в страхе после убийства, рассказывали в подробностях, что произошло в заседании сената. Один из сенаторов, взволнованный и бледный, окруженный толпою, стоял на опрокинутом ящике среди площади и в живых красках передавал обо всем, что он недавно видел в сенате. В положенное время Цезарь, как обыкновенно, важной и неторопливой походкой вошел в зал и сел в свое кресло в тот момент, когда сенаторы приподнялись со своих мест, изъявляя ему свое почтение. Не успел он произнести и одного слова, как со скамьи поднялся Туллий Цимбер. Он подошел к диктатору и стал громким голосом просить о возвращении из изгнания своего брата. Цезарь досадливо махнул рукой и отказал просителю. Но Цимбер не отставал и еще настоятельнее вопил и умолял Цезаря. Тогда последний в гневе поднялся, желая что-то сказать… И в ту же минуту заговорщики-сенаторы один за другим бесшумно стали покидать свои места и окружать Цезаря, поддерживая просьбу Цимбера. Цезарь, как бы в смутном предчувствии какой-то опасности, сделал шаг в сторону от кресла, но вдруг Цимбер дергает рукой тогу Цезаря и срывает ее с шеи: это было, по-видимому, условленным знаком. В тот же миг Кассий ударил Цезаря мечом в шею, а за ним стали наносить удары и другие, в том числе и Брут. Цезарь зашатался и пал бездыханным, распростершись у подножья мраморной статуи Помпея…

Граждане напряженно, затаив дыхание, слушали сенатора. Жутко и страшно становилось на душе у каждого. Вдруг близ здания сената толпа заколыхалась; все смешалось в общем движении и шуме. И в эту минуту, по направлению к Капитолию, прошли заговорщики. Впереди всех бодрой походкой, с торжественными лицами, выступали Брут и Кассий. Они поминутно потрясали окровавленными мечами и кричали: «Да здравствует республика!» И несколько людей крикнуло робко: «Да здравствует свобода! Да здравствуют Брут и Кассий!»

Утром следующего дня должно было происходить погребение праха Цезаря. Распространился слух, что заговорщики произнесут речи в оправдание своего поступка. И вот из разных концов города потянулись толпы народа, обуреваемые самыми разнообразными чувствами. Многие из граждан стали теперь сомневаться, будут ли новые хозяева Рима лучше погибшего диктатора, сумеют ли они обеспечить мир и покой, которые так нужны большинству граждан. Были у Брута и Кассия искренние сторонники и друзья, преимущественно из среды зажиточного люда. Быть может, со смертью Цезаря, думали они, жизнь войдет в обычную колею и гражданам предоставлена