– Это правда, хозяин. Если бы вы видели, чему я стал свидетелем там, в Урбсе. Почитание, которым окружили Плавтину…

– Вы же говорите о плебеях! Об отбросах Урбса! Третьим Человеком клянусь!

Теперь Отон просто кричал, не сдерживаясь, стиснув кулаки и возвышаясь над ним всем своим ростом.

Оба автомата отступили, опасаясь его гнева.

– Правда в том, что вы отдали Корабль людопсам и превратили нашу родину в поле битвы. Вы вдвойне виноваты. А договор, что связывает нас, деймонов, и малых Интеллектов, всех, из кого состоит общество этого Корабля, – что от него осталось?

– Этот договор мы не предавали, – ответил Рутилий. – Однако…

Аттик подошел к собрату и твердой рукой помог ему встать.

– Все дело в Плавтине, хозяин. Вы же видели ее только что. Она посеяла раздор между нами. Она нами играет.

– Все не так просто, – возразил Аттик. – В Плавтине есть некая сила. Хотя бы потому, что она возвращает нас на истинный путь Уз.

Рутилий нахмурил брови:

– Я по-прежнему считаю, что она оказывает плохое влияние на Корабль, а может, и на вас, мой друг. Она произвела на вас впечатление.

Они обменялись быстрыми взглядами, которые заинтересовали Отона. Раздел проходил по множественным и сложным линиям. Эти линии разграничивали и обоих автоматов. Отон опять вспомнил о людопсах. Наблюдая за ними, он увидел, как разнится реакция Эврибиада и Фотиды. Сама Фотида никогда не согласилась бы на вмешательство Плавтины, а Эврибиад встал на ее сторону. Людопсица, будучи умнее, желала власти, а кибернет умерял ее жажду во имя моральных идеалов. Пока между этими двумя не наступит согласия, его Корабль будет в безопасности. Если Плавтина сумеет уговорить капитана подчинить себе «Транзиторию» и вышвырнуть Отона, с ним будет покончено. Места для маневра оставалось все меньше.

– Рутилий прав. Плавтину надо удалить с Корабля на некоторое время. Но это может произойти, лишь если я сам его покину. Вы понимаете необходимость этого, друзья мои?

Оба кивнули.

– Аттик, – продолжил он тем же умиротворяющим тоном, – я знаю, до какой степени вы привязаны к этим существам: куда больше, чем любой из нас. Но вспомните, они не готовы.

– Это, хозяин, я понимаю без всякого труда. Но обстоятельства…

– Я знаю, – остановил он Аттика. – Вы оба были растеряны. Я совершил ошибку, оставив вас на борту во враждебной среде. Но, Числом вас заклинаю, запомните одно: необходимо ограничить влияние Плавтины на этот корабль, или произойдет катастрофа. Людопсы захотят получить власть, а вы физически не сможете им противостоять. Поэтому будете действовать убеждением и хитростью, чтобы умерить их пыл и выиграть время. Вы поведете «Транзиторию» на окраину пространства Юпитера. Там она будет под защитой от наших врагов.

– А сами вы снова подвергнете себя угрозе? – тихо спросил Аттик.

Отон не ответил, лишь улыбнулся. Лейтенанты боялись за него. Однако его собственная храбрость была частью алхимии, что их соединяла. Никто не скажет, что Отон прячется от опасности. На этом фундаменте покоилось его чувство превосходства: он ценил славу больше, чем жизнь. Они это знали и поэтому не предадут его. По крайней мере, на этот раз.

– Я подвергну себя угрозе, – сказал он сумрачно. – Но, прежде всего, ясно увижу, что происходит. В поведении триумвиров есть что-то необъяснимое. Я должен это понять, и у меня предчувствие, что это перетасует все карты. Приготовьтесь к тому, что отсутствовать я буду долго. С собой возьму приспособление для мгновенной связи. Ни под каким предлогом не раскрывайте себя, не получив от меня сигнала. От долгого ожидания гнев людопсов ослабнет.

– Будет сделано, хозяин, – пробурчал Рутилий, а его спутник кивнул.

– Мы не подведем вас во второй раз, хозяин, – тихо произнес он.

Отон получил, чего хотел. Он пошел к трибунам. Рутилий и Аттик все равно мало могли сделать, чтобы помочь ему сохранить положение. Но они хотя бы не станут больше поощрять тех, кто его подрывает.

Все исходило из логики куда более глубокой, чем любая клятва, любое принятое решение. Для автоматов все было завязано на Узах, которые снова и снова подталкивали их к преданному служению биологическим существам и передаче им инициативы. Что до людопсов, тут все сложнее. В них говорил заложенный в генах глубинный инстинкт, оставшийся с тех времен, когда они гнались по примитивным лесам за добычей, на которую им указывал Человек. Отон по собственному желанию вложил в них эту характеристику, гарантирующую их верность человеческой расе, если бы та возродилась. Но он не ожидал, что появится такая Плавтина – существо из плоти и крови. Она вовсе не была человеком. Под ее кожей, под животными мышцами таился такой же логический ум, как и его собственный. Созданный, чтобы манипулировать и разрабатывать стратегии. Непроницаемый для таких понятий, как верность или справедливость. Машина, служащая Узам, и ничего больше.

Ничего больше. Он повторял это снова и снова, охваченный нерациональным волнением, к которому его тщательно продуманная душа не привыкла; чувство раздражения, гнев, охвативший тело, и порожденный вне ума. Плавтина открытым текстом обвинила его в предательстве. Точно ли его решения по-прежнему продиктованы логикой? Не влияют ли на него со стороны – необычным способом, иными орудиями? Придуманный им план – не попытка ли успокоить нечистую совесть после короткого возвращения в Урбс? Если так, он сам себя проклянет – поскольку это станет полным поражением его сути. И все же это скромное создание сумело загнать его в угол. Потому что у нее было то же лицо, что у союзницы? Потому что она подражала Человеку? Неужели им так же легко управлять, как Эврибиадом и Фотидой?

Было и другое объяснение. Ей таинственным образом помогало хитроумие, которое в ней зародила другая Плавтина. В этом крылась сила. А сила притягивала Отона – не по его выбору, но потому, что так он был создан.

Он не мог считать эту Плавтину простым препятствием на пути, пусть она и являлась лишь отражением властной богини, когда-то бывшей его союзницей. И – Человек его сожги! – он не мог не признать, что она вызывает в нем бесспорный интерес. Его симпатии были неотделимы от стратегических интересов. Он тоже стал жертвой гомеостатического потока, изменившего саму субстанцию Корабля. Плавтина – козырь в его игре, и он всеми фибрами души желал не отчуждаться от нее, сделать ее одним из рычагов в своих планах по захвату мира. Но какой ценой? Их отношения будут развиваться, когда они попадут на старую красную планету. Он воспользуется возможностью сблизиться с ней и дать ей понять, что случившееся в Урбсе стоит рассматривать лишь как незначительную превратность. Он может преуспеть. Способность к действию была для него – почти на бессознательном уровне – доказательством, что он остается жить и по-прежнему сохраняет господство над миром. Пусть его враги объединятся против него и поднимут войска, пусть друзья предадут или сбегут с поля боя, пусть его собственная рука не сможет удержать меч – для него это было совершенно не важно.