Он повернулся к Отону, затем снова к ней, но вместо него заговорил бесплотным голосом первый Плутарх:

– Теперь я хотел бы, чтобы вы объяснили мне причины вашего появления здесь.

Проконсул первым держал речь. Он рассказывал об очень давней эпохе. Заговорил о периоде, когда они с Плавтиной возглавили восстание против Нерона, еще до ссылки и расставания. Аватар Плутарха помалкивал и только кивал, подтверждая то, что уже знал. Потом Отон заговорил о своем всеобъемлющем плане по созданию разумных псов, чтобы обойти Узы, не отказываясь от них. Потом, когда он упомянул о сообщении первой Плавтины и о космической битве, в которой та погибла, хозяин Олимпа повернулся к молодой женщине и долго расспрашивал о ее рождении. Он был очевидно озадачен и разочарован, когда понял, что она ничего не знала о планах Ойке. Плавтина не таясь рассказала о плебеях, и это живо заинтересовало отшельника. А вот о роли Анаксимандра она предпочла не распространяться и опустила тревожащие слова Виния – там, в Урбсе, – по которым выходило, что он лишь подчиняется Узам. Все и без того было запутано.

Выслушав этот рассказ, Плутарх задумался и довольно долго ничего не говорил. Потом он спросил, не устали ли они, и предложил им устроиться. Оба людопса, которые уже какое-то время зевали, едва не выворачивая челюсти, и щелкали розово-черными языками, согласились, а Плавтина отказалась от предложения. Еще одна копия Плутарха появилась на другом конце зала и поманила Фемистокла и Аристида за собой. После этого зал погрузился в мертвую тишину.

На секунду Плавтина пожалела, что не пошла за людопсами. Однако она не собиралась уступать инициативу Отону, которому все еще не доверяла. В то же время Плавтина чувствовала себя усталой – слишком много времени провела на ногах. Она задвигалась, стала притоптывать ногой, не отдавая себе в этом отчета. Так она, по крайней мере, прервала молчание. Аватар резко встряхнулся, казалось, пришел в себя и заговорил медленно, словно взвешивая каждое слово:

– Мир вошел в фазу изменений. Я почувствовал это, когда вас увидел, – заявил он. – История, видите ли, нелинейна.

Он отошел от стола, на который опирался, и принялся ходить туда-сюда.

– Знаете ли вы, – продолжил он намеренно поучительным тоном, – что в течение веков люди не умели разбирать текст, не прочитав его сперва вслух? Ноосфера в то время почти ничего из себя не представляла, хотя ее принцип сформулировали еще первые платонисты. Мир, построенный на концептуальных или математических реалиях, по большей части не зависящий от материальной вселенной, которая на самом деле – лишь его имитация. Разумеется, связь между когнитивными системами в то время была неэффективна: только голос и время от времени – письмо на листьях растений или высушенных шкурах…

– Все это мы знаем, – ровным голосом сказал Отон.

– …Но самое интересное, – продолжал старик, сделав вид, будто не услышал, – это временная шкала. С того момента, когда изобрели чтение «про себя», и до развития печати прошло более тысячи лет. Между печатным станком и появлением первой сети – четыре или пять веков. И масштабы переносимой информации, которая кодировалась в виде оптических сигналов, были крайне малы. Потом изобрели электричество. Двумя веками позднее появился первый набросок ноосферы. Еще сто пятьдесят лет, и обрел форму первый, не оперившийся Интеллект: Ахинус-Садовник. Ему понадобилось пятьдесят лет, чтобы выкристаллизоваться в чистое сознание себя – прямо здесь, если верить легенде, – а после не больше двадцати, чтобы объяснить людям, как они могут интегрировать свою мысль напрямую, без помощи более-менее рудиментарных интерфейсов. А потом?

Плавтина слушала его, завороженная головокружительно коротким пересказом истории.

– Потом, – сказал Отон, – тысячи лет стагнации из-за Гекатомбы.

– Вот, – ответил отшельник с ироничной улыбкой на устах. – Именно. Развитие сознания изобразил взрыв, – как карман магмы, где вместо того, чтобы растечься по поверхности, копится перегретая материя и газ под давлением – пока не случится извержение, взрыв, катаклизм. И я думаю, что мы подошли к решающему моменту. Возможно, Интеллекты разовьются в новую модель, вроде той, что представляют собой плебеи: многочисленные существа, способные сливаться в объединенное сознание. Меня заинтересовали исследования вашей Камиллы и ее проект психической панспермии. Ваши людопсы, Отон, тоже могут принять эстафету. И сами вы, благородная Плавтина, – я задаюсь вопросом, какова ваша роль во всем этом.

– Ну, что вы, – сказала она. – Я лишь разновидность автомата. Да и вся эта теория мне кажется потрясающе финалистской. Вы думаете, какой-нибудь Sol Invictus[17] сильно озабочен моей персоной?

– Вы напрасно себя недооцениваете. Ваша способность к интуитивной коммуникации с ноэмами…

Старик на троне незаметно перехватил инициативу:

– Но нет, – заговорил он, на сей раз – устами аватара. – Я не верю в древние предрассудки. Однако верю в процессы, прописанные в подспудной динамике мира. Я верю, что платоническая ноосфера и материальный мир связаны, так что в каждый момент истории открывается множество путей для выстраивания следующего этапа. Это разнообразие создает материальную диалектику, конкуренцию между альтернативными решениями.

Он сделал паузу и вроде бы забормотал что-то себе под нос. На долю секунды Плавтина усомнилась в душевном здоровье Плутарха. В конце концов, он так долго оставался в одиночестве, разбирая бесполезные артефакты. Она подскочила, когда он низким голосом продолжил:

– Вы прилетели, чтобы я помог вам удовлетворить ваши личные амбиции. Вы, Отон, – потому что желаете власти в Урбсе. Вы, Плавтина, – потому, что хотите, чтобы вам помогли покарать убийцу вашей создательницы. До сегодняшнего момента я придерживался политики невмешательства в дела Интеллектов.

– Значит, – кисло сказала Плавтина, – мы зря проделали этот путь…

Сухим жестом Отон велел ей замолчать, не сводя глаз с аватара.

– Однако, – продолжил отшельник, – кое-что я сделаю – из-за того, что только что вам объяснил. Я помогу рождению нового мира.

Он опять улыбнулся, довольный собой, и хлопнул в ладоши. Краем глаза Плавтина увидела, что другой Плутарх – тот, что сидел на троне, – тоже улыбается.

– Думаю, я знаю, как вам помочь.

– Вот как? – осторожно спросил Отон.

– Разве это не очевидно? Наша юная подруга, – продолжил он, кивком указав на Плавтину, – не смогла полностью просмотреть воспоминание, заложенное в ней, в фармаконе, который Ойке в нее имплантировала. Я могу использовать информацию, которая содержится в этом механизме памяти. Мы сможем по меньшей мере определить, почему Виний пытался вас уничтожить.