Валери Пюрди-Вонс и я придумали простой эксперимент, чтобы это выяснить. Мы выдали черным и белым респондентам реалистичный информационный бюллетень якобы от компании из Силиконовой долины и попросили их (после того, как они прочитают его полностью) оценить, насколько они могли ощутить принадлежность к такой компании, и насколько они бы доверились ей. Чтобы увидеть, будут ли случайные особенности компании, предположительно, сигналы о возможных идентификациях на этом рабочем месте, оказывать влияние на чувство принадлежности и доверия людей, мы составили другие информационные бюллетени – бюллетени, которые включали характеристики компании – и после этого сравнили их влияние на чувство принадлежности и доверия людей.

Некоторые из бюллетеней включали фотографии повседневной жизни – изображали небольшое число меньшинств (чернокожих, латиноамериканцев и азиатов) в компании. В других информационных бюллетенях эти фотографии изображали большее количество меньшинств в компании. Мы также хотели узнать эффект другого сигнала – заявленную политику компании в отношении представленности меньшинств. Некоторые бюллетени включали приметную статью о том, что компания была сильно привержена «политике равного отношения к цвету кожи» – показанная как оказывающая лечение людям и пытающаяся способствовать их благополучию как личностей. И некоторые бюллетени содержали основную статью о том, что компания имеет приверженность «ценностям многообразия» – показанная как ценящая различные взгляды и ресурсы, которые люди из разных слоев общества привносят в работу.

Получилась простая и мобильная процедура. Мы смогли вручить бюллетени различным выборкам черно-белых респондентов – конечно же, студентам в лаборатории колледжа, а также учащимся в кафетерии бизнес-школы, организации чернокожих профессионалов на пятничной вечеринке и совершенно невинным людям в пригородном поезде между Пало Альто и Сан-Франциско. Мы использовали все выборки, и для всех их мы исследовали влияние двух сигналов «критической массы» меньшинств и политики многообразия на то, насколько, по их мнению, респонденты будут ощущать принадлежность компании и доверять ей.

Результаты были очевидны практически для каждой изученной нами выборки. Белые респонденты (изображенные как группа большинства в наших бюллетенях) чувствовали, что они будут испытывать принадлежность компании и доверять компании независимо от того, какие реплики содержал бюллетень – независимо от того, изображено ли небольшое или среднее число меньшинств в компании (самый высокий процент меньшинств составлял 33 % в наших изображениях) и того, имела ли компания политику помощи дальтоникам или проводила политику многообразия. Статус большинства внутри и вне компании допускал чувство принадлежности.

Черные респонденты, однако, вели себя так же, как Артур Эш: они считали. Когда компания была изображена как имеющая среднее количество меньшинств, они доверяли ей и говорили, что они будут чувствовать принадлежность к ней как белые респонденты. И они чувствовали это независимо от политики многообразия компании. Заложенная «критическая масса» успокаивала их бдительность.

Но когда компания была изображена как имеющая низкое число меньшинств, доверие чернокожих и чувство принадлежности компании были более обусловленными. Политика многообразия приобрела решающее значение. Интересно, что политика равного отношения к цвету кожи – возможно, доминирующий подход Америки к этим вопросам – не сработала. Она породила меньше доверия и чувства принадлежности. Как будто негры не могли воспринимать политику равного отношения к цвету кожи за чистую монету, когда число меньшинств в компании было небольшим. Но при этом важно и также интересно, что черные больше доверяли компании, когда она поддерживала политику ценности многообразия. При наличии такой политики они доверяли компании и верили, что могут испытывать в ней чувство принадлежности, даже когда в ней было мало меньшинств. Практический урок здесь заключается в том, что и «критическая масса», и подход, который ценит многообразие, могут способствовать тому, что меньшинства будут чувствовать себя более комфортно в обстановке.

Результаты также показывают нечто более общее: когда люди оценивают угрозу идентичности, один сигнал может сформировать интерпретацию другого. Политика, которая явно ценит многообразие, привела чернокожих респондентов к тому, чтобы не обращать внимания на низкое число меньшинств в компании, сигнал, который в противном случае беспокоил их значительно. И изображение большого количества меньшинств в компании заставило их упустить из виду тревоги, которые они в противном случае имели бы относительно политики равного отношения к цвету кожи. Тогда значение одного сигнала зависело от того, какой другой сигнал также присутствовал.

Здесь может лежать принцип лекарства: если достаточно сигналов в обстановке могут привести членов группы к ощущению «безопасности идентичности», это может нейтрализовать влияние других сигналов в настройках, которые могли бы в противном случае угрожать им. Как только судья Гинзбург пришла в Верховный Суд, многие из сигналов в этой обстановке, которые заставили судью О’Коннор чувствовать угрозу идентичности, все еще присутствовали: такие сигналы, как доминируемая мужская культура и деликатность суда, история суда, в котором все судьи были мужчинами, культурные подозрения о способности женщины быть хорошей судьей и так далее. Но с появлением Гинзбург в суде, О’Коннор хватило безопасности идентичности – достаточно было изменить критическую личную идентификацию – чтобы другие сигналы не беспокоили ее так сильно. Она знала, что была в большей безопасности.

Исследования, которые мы с Валери делали, открыли возможность: чтобы сделать обстановку безопасной для идентичности, возможно, вам не нужно менять все, например, искоренять все возможные угрозы для личности. Возможно, вы могли бы обойтись парой серьезных изменений, которые внося значительную степень безопасности личности, могли бы уменьшить угрозу значения других сигналов. К этому мы вернемся в следующей главе.

Но прежде чем исследовать эту идею, Мэри Мерфи хотела глубже взглянуть на влияние сигналов. Она присоединилась к нашей лаборатории, испытывая интерес к отношениям между разумом и телом, связи между психологическим и физиологическим функционированием. Ее вопрос был похож на вопрос Джона Генри: какова физиологическая стоимость угрозы идентичности? Сандра Дэй О’Коннор и Тед Макдугал заплатили физическую цену за то, что выдержали угрозы, спровоцированные сигналами, с которыми они столкнулись? Могут ли случайные ситуационные сигналы подобные тем сигналам, что попали в эксперименты, которые Валери и я проводили, иметь физиологические эффекты – вызывать учащенное сердцебиение, повышенное артериальное давление, повышенную потливость как признаки стресса? Мы знали к тому времени (см. главу 8), что ощущение угрозы подтверждения стереотипа во время прохождения теста имело такие последствия. Но решение теста вызывает напряжение. Вопрос Мэри был о физиологической стоимости угрозы идентичности в обыденной, повседневной ситуации. Если бы я действительно начал работать в Силиконовой долине в стартапе, велосипеды, свисающие с потолка, повлияли бы на меня физиологически? У Теда Макдугала была физиологическая реакция на занятие по афроамериканской политологии?