Я понял его посыл: он верил в меня как в достойного партнера. Каким-то образом его предположения о том, что он делает как ученый, включали меня как, по крайней мере, потенциально способного коллегу. Моя расовая и классовая принадлежность ему не помешала. Если бы он хвалил меня, я, возможно, не доверял бы ему, настолько бдительным я был к угрозе. Но я мог доверять спокойным рабочим отношениям. Мой паралич начал ослабевать. Я дразнил Тома из-за игры на банджо. Он убеждал меня, что блюграсс[19] – действительно крутая музыка, и что я должен дать ей шанс, хотя он знал наверняка, что для ребенка из Чикаго это вряд ли произойдет. Мы смеялись. Моя мотивация росла. Я заинтересовался исследованием так же, как и он. Тому это понравилось. Мы нашли точки соприкосновения.

Когда наши отношения с Томом установились, меня стали меньше беспокоить те же сигналы, что беспокоили меня и раньше: постоянные ссылки на то, кто был умным; почти полное отсутствие меньшинств в программе или в сфере; преподаватель, который использовал слово на букву «N»[20] в классе – все это были доказательства того, что я был из культуры, отличной от той, которая доминировала в моем окружении. Мне они не нравились. Но они не значили, что я не могу стать своим. На научном уровне люди будут принимать мою работу за чистую монету. Мой научный руководитель поступил так.

У Тома не было ни знаний об угрозе подтверждения стереотипов, ни знаний об афроамериканском опыте, если на то пошло. Они не лежали в основе нашего взаимопонимания: оно опиралось, скорее, на прямые, добрые, но в основном рабочие отношения, выступавшие как сигнал для высокой «критической массы» (т. е. большое число меньшинств или женщин в обстановке) в экспериментах, которые проводили Валери Пэрди-Вонс, Мэри Мерфи и я. Это изменило значение других сигналов в моем окружении.

Много лет спустя совершенно самостоятельно очень вдумчивый аспирант по имени Джеффри Коэн, человек с манерой поведения, не похожей на Тома Острома, разработал гениальный эксперимент, который фактически подверг стратегию наставничества Острома эмпирической проверке.

Джефф – социальный психолог, интересующийся как психологической теорией понимания основных психологических процессов, так и практическим применением психологии. В студенческие годы в Корнелле он работал в образовательных программах для социально незащищенных лиц и провел семестр зарубежных исследований по социальным проблемам и политике в Сассексе, Англия. Этот опыт Джеффа привел его к практическому и важному вопросу: как белый учитель может сделать критическое замечание черному ученику, чтобы он поверил ему и получил дальнейшую мотивацию?

Сначала можно спросить, почему черные студенты в первую очередь не доверяют замечаниям? Давайте взглянем на ситуацию с их точки зрения. Сам факт быть черным, в свете стереотипов создает затруднительное положение в том, как интерпретировать критическое замечание по учебной работе. Замечание основано на качестве работы или на негативных стереотипах о способностях группы? Двусмысленность часто является личной идентификацией чернокожих студентов. Возможно, вы действительно не верите, что пример критического замечания связан со стереотипами, или вы можете не хотеть верить этому, но возможность не всегда можно легко отбросить. И поэтому сложно принять критику полностью. Таким образом, затруднительное положение может изолировать учащегося от ценной обратной связи. Как вы обеспечите конструктивную обратную связь со студентами в этом затруднительном положении? Чтобы ответить на вопрос, мы с Джеффов и Ли Россом, которого я представил ранее, разработали один из самых трудоемких экспериментов в моей жизни.

Мы привели черных и белых студентов Стэнфорда в лабораторию по одному и попросили их написать эссе о своем любимом учителе, которое, если оно окажется достаточно удачным, якобы будет опубликовано в новом университетском журнале о преподавании. Когда они закончили, им сказали вернуться через два дня, чтобы получить комментарий по качеству их эссе. В этот промежуток времени Джефф и его коллеги на самом деле прочитали, исправили грамматические ошибки и подготовили замечания по каждому эссе – задание, которое, по ходу эксперимента, часто задерживало их допоздна.

Когда студенты вернулись через два дня, им представили замечания одним из трех способов; после этого, они указали, насколько они доверяют комментариям, и насколько они мотивировали их на то, чтобы улучшить свое эссе.

Два способа дать комментарий не сработали с черными студентами. Не получилось быть нейтральным. Не сработало предварять критические замечания о работе общими поддерживающими словами. В отличие от белых студентов, черные студенты не доверяли этим формам обратной связи, и, не доверяя им, они не были мотивированы улучшить свои эссе. Такие формы обратной связи, в конце концов, могли прикрывать некоторые расовые предубеждения.

Но одна форма обратной связи сработала, как для черных, так и для белых студентов. Я назову ее стратегией Тома Острома. Комментатор объяснил, что он «использовал высокие стандарты» при оценке эссе для публикации в учебном журнале. При этом он сказал, что, прочитав эссе ученика, поверил, что ученик может соответствовать этому стандарту. Его критика в форме обратной связи подразумевает помощь студенту в том, чтобы соответствовать высоким стандартам издания. Черные студенты доверяли такой обратной связи так же, как и белые студенты, и доверие к ней сильно мотивировало их улучшить свое эссе. Для чернокожих студентов стиль обратной связи Острома был похож на воду для пересохшей земли – они редко получали подобное, и как только они ее получили, восстановили доверие и способность быть мотивированными критикой.

Почему такая обратная связь была так эффективна? Она разрешила учеников затруднения с толкованием. Она пояснила им, что учеников не рассматривали с точки зрения стереотипа о плохих интеллектуальных способностях группы. Комментатор использовал высокие интеллектуальные стандарты и считал, что они подпадали под них. Они могли чувствовать себя в безопасности. Мотивация, которая у них всегда была, высвободилась.

Похоже, это было то, что Том Остром сделал для меня. Требуя много и в то же время полагая, что я мог удовлетворить его требованиям, он разбил мою беспокойную концепцию об окружающей обстановке. И помню, причина, почему у меня сложилась концепция и возникла потребность ее разрушить, была в том, что соответствующие стереотипы моей группы наряду с бесчисленными особенностями вуза проецировали идею, что я находился не на своем месте. Я не верю, что у меня сложилось такое мнение из-за какой-то «психической травмы», которая, возможно, образовалась из моего расового опыта в Соединенных Штатах. Положение просто обязывало принять концепцию «Я не на своем месте» как нечто, от чего сложно отгородиться, как статус меньшинства у Теда на занятиях афроамериканской политологией. Что у меня было, и чего не было у Теда – это наличие некоего человека в окружении, работа с которым помогла изменить концепцию.