сугубо научный характер: он сух, лишен установки на донесение до читателей эстетических достоинств РВ и претендует на вскрытие смысловой сути текста. Комментарий же поражает полнотой и филологической эрудицией. Рену использует всю новую литературу, опубликованную после Гельднера, и предлагает ряд оригинальных интерпретаций.

Издаваемые в Индии переводы РВ на английский и современные индийские языки, как правило, находятся в русле ортодоксальной брахманской традиции и содержат ценные сведения в области ритуала и реалий.

Следует сказать, что вообще с процессом изучения РВ на Западе, толкования и перевода ее гимнов[293], была связана разработка общих теоретических принципов интерпретации архаичного поэтического памятника, оттачивались методы экзегезы, филологического изучения текста, которые послужили образцом для исследования памятников других древних индоевропейских традиций.

Для широкого читателя была издана составленная Рену антология литературных переводов на французский язык: «Философские гимны Веды»[294], включающая около 40 гимнов из РВ. В переводах сохраняется членение на стихотворные строки ведийского стиха.

На русский язык РВ полностью никогда не переводилась. Если не считать переводов отдельных гимнов Н. Крушевским, Б. Лариным, В. Кочергиной, П. Гринцером и др., была издана антология гимнов РВ, охватывающая около 1/10 всего памятника[295], где выбор гимнов отражает наиболее важные темы этого памятника, а в строфической форме передается структура ведийского стиха. Для широкого круга читателей предназначены стихотворные переложения В. Тихомирова (сделанные с переводов на русский язык) в небольшой ведийской антологии, в которую из РВ включено более 50 гимнов[296]. Поэт-переводчик создал удачный русский поэтический эквивалент ведийского силлабического стиха. Однако на точность в передаче содержания такой перевод претендовать, естественно, не может. Поэтому потребность в полном и научно точном переводе РВ на русский язык продолжает оставаться насущной задачей русской индологии и — шире — русской культуры, нуждающейся в усвоении этого великого памятника.

* * *

Формулировка принципов или просто некоторых особенностей перевода, сделанная самим переводчиком, всегда полезна. В случае сложных и далеких от читателя текстов такая формулировка очень желательна, особенно если речь идет о памятнике мирового значения. В случае же РВ она просто необходима. Без нее страдает само понимание текста, поскольку читатель остается в неведении относительно «коэффициента смещения» при переводе с ведийского языка на русский и той меры ответственности, которую берет на себя переводчик. Мера же ответственности определяется совокупностью тех потерь, на которые готов идти переводчик. Приступая к переводу, он должен решить, какие жертвы допустимы, а какие недопустимы, и оповестить об этом читателя, по возможности устранив обычные в этой ситуации иллюзии.

Текст РВ труден для понимания по многим причинам. И дело тут не только в огромном разрыве в пространственно-временной сфере и в культурной традиции между современным читателем (и исследователем) и эпохой создания РВ. Текст этого памятника или, лучше сказать, целой антологии ранневедийской словесности, во многих случаях был непонятен и первым ее слушателям, а затем и хранителям и исполнителям гимнов. Очень рано появляются комментаторские труды, со временем превратившиеся тоже в целую литературу. Более того, комментаторский элемент может быть обнаружен в самой РВ, где можно выделить особый «метаописательный» слой. Поскольку по идее текст РВ сохраняется неизменным в течение, по крайней мере, трех тысячелетий и остается живым, актуальным и священным для соответствующей традиции, он не мог в течение всего этого времени одинаково пониматься и толковаться. И у исследователя, как и переводчика этого текста, часто нет уверенности в том, что его интерпретация данного места совпадает с его первоначальным пониманием. Сам факт наличия бесспорно единого и неизменного текста и наличия — тоже бесспорного — соотносимых с ним многих толкований (пониманий) является определяющим для исходной задачи переводчика. К ее решению можно приблизиться при учете достижений в широком круге дисциплин, так или иначе связанных с анализом памятника, — экзегетики текста и герменевтики, текстологии и лингвистики текста, грамматики ведийского языка и сравнительной грамматики индоевропейских языков, поэтики и стиховедения, мифологии и исследований ритуала, истории и археологии и т. п. Тем не менее, продолжают существовать трудности двух родов: те, которые связаны с неполнотой нашего знания, со временем восполняемого и углубляющегося, и те, которые связаны с известной языковой «непереводимостью» одного текста в другой. Пробным камнем любого перевода такого памятника, как РВ, нужно считать то, как интерпретатор пытается компенсировать эту неизбежную «непереводимость» при создании иноязычной версии текста.

При работе над русским переводом РВ приходилось постоянно обращаться к переводам Гельднера и Рену как наиболее точным из существующих и, бесспорно, самым авторитетным. Все сколько-нибудь значительные случаи расхождения (а их немало) русского перевода с этими переводами неизменно отмечались в комментарии. Там же указываются и отклонения от появившихся в последние десятилетия трактовок отдельных мест из РВ.

Поскольку предлагаемый здесь текст представляет собой первый опыт полного перевода РВ на русский язык, переводчик оказался перед необходимостью уяснить себе, в чем заключается основная задача, стоящая перед ним. Если говорить в общем, то ее можно сформулировать как стремление к точной передаче содержания. Если же говорить об этом чуть подробнее, то формулировка, приобретя несколько парадоксальный вид, тем не менее окажется более верной: переводчик стремился к предельной смысловой точности тогда и только тогда, когда смысл с очевидностью или хотя бы с надежностью вытекает из текста; когда же понимание данного места текста не приводило с уверенностью к «осмысленной» конструкции или же приводило к смыслам, которые недостоверны или вызывают серьезные сомнения с точки зрения ведийского мировоззрения и мировосприятия, переводчик стремился к точности в передаче самого текста как такового, не уточняя свой выбор его смысловых интерпретаций. Этот парадокс расхождения смысловой и текстовой точности связан, конечно, с тем, что применительно к РВ во многих случаях не понятен не только смысл в целом или его нюансы, но и сам текст в его языковой форме, т. е. значение слов и выражений, характер связи между словами, способ интегрирования частных смыслов в целое стиха, фразы, последовательности фраз. Две крайние ситуации, как раз и порождающие указанный парадокс, могут быть определены следующим образом: формально удовлетворительное понимание текста при непонимании смысла и удовлетворительное понимание смысла при невозможности (или неумении) корректного синтезирования его из элементов текста. Поэтому при переводе на русский язык оказалось недопустимым пренебрежение к передаче самой текстовой структуры, состава и порядка ее элементов, иными словами, «фактурности» текста, даже если не всегда и не до конца ясна семантика этих текстовых составляющих, — вплоть до буквальности. Во многих случаях в переводе приходилось намеренно сохранять некую смысловую неопределенность, которая, впрочем, несомненно присутствовала как сознательный прием ведийских певцов, нередко применявшийся в гимнах.