Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При этом пациент, как правило, описывает такую внутреннюю ситуацию: здоровая, здравая, но слабая часть самости находится во власти мафиозной организации, которой он не в силах сопротивляться. Я полагаю, это представление ошибочно, и попытаюсь показать, что здесь имеют место перверсивные отношения, а так называемая «здоровая, но слабая» часть самости вступает в сговор и сознательно позволяет нарциссической банде себя захватить. Перверсивные отношения между членами организации связывают их друг с другом и зачастую также с главой банды, гарантируя при этом лояльность. Те же самые извращенные связи опутывают и сковывают зависимые части самости, неспособные оставаться вне организации, даже несмотря на неодобрение ее методов и дискомфорт, испытываемый из-за тех выгод, которые предоставляет участие в организации.
Вероятно, столь же важно и то, как в эту организацию втягивается аналитик. Он также не может остаться в стороне и не быть затронутым перверсивным обольщением и запугиванием. Ситуация часто напоминает борьбу ребенка в перверсивной семье, включающей в себя и пациента, и аналитика, где ригидность базовой структуры обеспечивается теми ролями, которые вынуждены разыгрывать ее участники. В рамках этой ригидности участники часто меняются ролями и пациент иногда считает себя жертвой, а иногда – преследователем, а аналитик может вдруг обнаружить, что играет дополнительную роль.
Извращенный характер отношений этого типа описывали многие авторы. Джозеф (Joseph, 1975), изучая «труднодоступных» пациентов, подчеркивала, насколько ловко они могут изворачиваться и манипулировать аналитиком. Фокусируясь в основном на проблемах техники, она, тем не менее, описывает, как псевдосотрудничающая часть самости активно удерживает отщепленной другую, более нуждающуюся и потенциально отзывчивую часть. Бывает, что отщепленная часть самости словно бы наблюдает за ситуацией со стороны и деструктивно мешает состояться всякому реальному контакту. Джозеф дает понять, что, подробно исследуя ситуацию в переносе, мы можем осознать ее не просто как глобальную защиту, но и как выражение сложных и высокоорганизованных граней личности пациента. Она демонстрирует тонкую природу отыгрывания в переносе и обращает внимание на давление, оказываемое на аналитика с тем, чтобы он вступил в сговор и позволил, чтобы ему манипуляциями навязали роль, в которой он отыгрывал бы часть самости пациента, а не анализировал ее. Некоторые авторы (Sandler, 1976; Sandler and Sandler, 1978; Rosenfeld, 1978; Langs, 1978) описывают, каким образом собственные «слепые пятна» аналитика поддерживают тенденцию ввязаться в отыгрывание посредством сговора. Розенфельд (Rosenfeld, 1971а) полагает, что патологическое слияние инстинктов жизни и смерти может порождать ситуацию, когда примесь либидо, вместо того чтобы нейтрализовывать деструктивные импульсы, может фактически делать их еще более опасными. Это предполагает перверсивное взаимодействие между частями самости, и Гротстайн (Grotstein, 1979), похоже, имеет в виду нечто подобное, когда говорит об «основанном на сговоре симбиозе» между психотической и невротической организацией личности, приводящем к тому, что он называет «перверсивной амальгамой».
Возникает сложная ситуация, которую может оказаться трудно распутать, но обычно аналитик может с ней разобраться, ознакомившись с внутренним миром пациента и тем, как он функционирует. Базовая структура организации, как мы видели, представлена группой, бандой или сетью объектов, связанных взаимоотношениями. Эта организация порождается нуклеарной семьей и начинается с эдипального трио, но расширяется до более широкой семьи и на другие объекты в окружении пациента. Каждый из этих объектов во внутреннем мире обладает спроецированными в него частями самости, что обеспечивает их сложность и ригидность. Эти объекты часто выбираются по критерию пригодности для контейнирования неких конкретных частей самости. Таким образом, зависимые элементы самости будут, скорее всего, проецироваться в одну группу объектов, а деструктивные части самости будут проецироваться в другие фигуры, которые могут отбираться по признаку их мощи, жестокости или беспощадности. Зависимые элементы захватываются садомазохистическими отношениями с мощными, агрессивными элементами, и пациент может помещать себя в одну или другую группу или же может ощущать себя скорее беспомощным наблюдателем, чем участником. В то же время он не может освободиться, поскольку выход из этой ситуации означает отказ от элементов самости, которые он спроецировал. Более того, поскольку он одновременно идентифицирует себя и с жертвой, и с угнетателем, то боится, что выход из организации навлечет на него жестокое нападение.
Опасность продолжает угрожать каждому члену этой сети или банды, и даже если он чувствует, что временно находится в фаворе, то знает, что карты могут лечь иначе, и он окажется жертвой. Каждый из членов группы идентифицирует себя как с жертвой, так и с угнетателем, и каждого держит одна и та же перверсивная хватка. Эта хватка черпает свою силу в обольщении и сговоре, с одной стороны, и в угрозах насилия – с другой.
Можно видеть, как эти перверсивные связи по-разному действуют в большинстве патологических организаций, и случаи, которые обсуждались в предыдущих главах, можно рассматривать и с этой точки зрения. Однако вместо этого в данной главе я приведу клинический материал, дающий еще один пример организации с такими извращенными отношениями.
Клинический материал
Моим пациентом был г-н Ф., 40-летний доктор, обратившийся к анализу вслед за периодом тревоги, спутанности и деперсонализации. Будучи вполне успешным в профессиональном смысле, он почувствовал, что вынужден оставить клиническую работу ради исследований, и болезненно сознавал, что ведет ограниченную жизнь и не способен поддерживать личностные отношения.
Его родителями были исполненные благих намерений, набожные люди, преданные церкви и возлагавшие большие надежды на своих детей. Отец некоторое время, когда пациент был маленьким ребенком, страдал от депрессии и был разочарован своими профессиональными достижениями. Мать упоминалась крайне редко и осталась смутной фигурой, занятой, по-видимому, главным образом младшей сестрой пациента, передав часть заботы о маленьком г-не Ф. отцу. Старший брат пациента в какой-то степени воспротивился семейным ожиданиям и пошел в рабочие, чтобы состояться как художник, в чем довольно преуспел. Сестра пациента, которая младше его на полтора года, была для него источником сильной ревности, чего он практически не осознавал. И брат, и сестра состояли в браке, имели детей, и пациент ощущал себя неполноценным по сравнению с ними.
Это