на коня, с которого уже никто не сможет его сбросить — все эти миллионы, прильнувшие к экранам телевизоров, наблюдающие за инаугурацией, происходящей в прямом эфире, прекрасно знают о существовании этого места, независящего ни от чего, абсолютно пустого, но обладающего беспредельной энергией, способной как творить целые миры, так и уничтожать их — это власть пустоты, космического вакуума, из которого всё происходит и в который всё возвращается; любой, кто осмелится оседлать это место, автоматически становится властителем судеб, к каждому слову которого прислушивается всё человечество, каждое движение которого ловится жадными взглядами почитателей и поклонниц и трактуется на столько ладов, что их не счесть. Если бы только эти толпы знали, что каждый из них, найди он в себе необходимое дерзновение, смог бы оседлать это место и удерживаться на нём так долго, насколько хватит физических и духовных сил, и всё, что требовалось для этого — оказаться здесь в этот момент, захлопнуть дверь лимузина, не дав Дорогину из него выйти, сделать решительный шаг, оседлав Великую пустоту и, гордо восседая на ней, въехать в Главный дворец Тобольска — никто не заметил бы подмены, то есть заметили бы все, потому что она случилась бы у всех на глазах, но ведь естественным и почти волшебным образом, так что никто не посмел бы против неё возразить, — имя президента тут же бы поменяли, провели бы инаугурацию по всем правилам, а Дорогину осталось бы незаметно выйти из лимузина, надеясь, что его не схватит охрана, как самозванца и террориста, заползти в какой-нибудь тёмный угол и там провести остаток дней, медленно съедая себя изнутри завистью, страхом и злостью, но что-то на горизонте не наблюдалось никого, кто дерзнул бы опередить Дмитрия Дмитриевича и вместо него шагнуть в эту Великую пустоту, — всё-таки, надо признать, пути, могущие привести к ней других людей, по той или иной причине оборвались или зашли в тупик, кроме одного — довольно извилистого и трудного, по которому прошёл сам Дорогин, — ровнехонько до этого места, — так что переживать не стоило, можно было даже лечь на заднем сиденье, вытянуться во весь рост и сладко вздремнуть, а уж потом пойти на свою инаугурацию — и весь мир с его видеокамерами и телевизорами никуда не делся бы, терпеливо ждал бы, как миленький, пока он выспится, а потом счастливо рукоплескал бы ему, словно этих утомительных часов ожидания и не было. "А лучше вообще время остановить, — думал Дмитрий Дмитриевич. — Я на пике карьеры, готов войти в историю человечества, занять пост, выше которого восседают только боги, да и то если они вообще есть. Вот она — Великая пустота, готовая навечно слиться со мной, но только в одном случае — если вдруг остановится время. А если нет, тогда она ускользнёт от меня, и я запомнюсь людям, как малодушный человек, испугавшийся славы и власти, остановившийся от неё в одном шаге, не нашедший в себе сил выйти из лимузина, и пустота уйдёт тогда к другому, как жена, которую перестал удовлетворять муж. Остановись, время! Если ты не остановишься, я вынужден буду выйти из лимузина и слиться с пустотой. А потом я пойду по красной ковровой дорожке, вверх по парадной лестнице, сквозь все дворцовые залы до самого последнего, Тронного, в котором перевоплощусь в Президента Тартарии. И если мне не суждено стать одним из величайших её Правителей, то — остановись, время! Я не хочу быть одним из многих, кто не сделал ничего хорошего для своего народа, чьё имя в лучшем случае забыто, в худшем — проклято. Не хочу быть таким! А если всё-таки стану, то — остановись, время! И я остановлюсь вместе с тобой, застыну в этом счастливом мгновении, когда меня переполняют чувства: радость, что удалось достичь такой вершины, которая, если смотреть на неё со стороны, кажется недосягаемой, а если оказаться в шаге от неё — дух захватывает, гордость, что именно тебя, а не кого-то другого, выбрало подавляющее большинство народов этой страны, ответственность, что именно тебе выпал исторический шанс, сделать её самой богатой, развитой во всех отношениях страной в мире. И ведь поводов для беспокойства о том, что эти грандиозные планы могут по какой-то причине не осуществиться, мало. Если бы не было природных и человеческих ресурсов, тогда следовало бы беспокоиться и усиленно думать, как построить что-то, когда строить не на чем и не из чего. Но ведь всё необходимое есть и с огромным избытком. Тартария богата всеми природными ресурсами, как никакая другая страна в мире — нужно только научиться добывать и использовать их с умом. Нет ни одной веской причины, чтобы не осуществить это. Поэтому, время, не останавливайся! Я выйду из лимузина, сольюсь с Великой пустотой, стану Президентом и выведу Тартарию в мировые лидеры по всем показателям!"

Ни одному телезрителю, наблюдающему за инаугурацией в прямом эфире, не показалось, что Дмитрий Дмитриевич Дорогин замешкался хоть на секунду, выходя из лимузина, — мгновенно слился он с Великой пустотой, ничего при этом не почувствовав, — лишь маленькая, почти неосознанная, червоточинка появилась внутри: сколько Правителей Тартарии было до него! Почему же никому из них не удалось в полной мере воспользоваться неограниченными ресурсами страны, чтобы сделать её развитой и процветающей, а её жителей — богатыми, красивыми, здоровыми, добрыми, умными и счастливым, которым все вокруг завидуют? Объяснение этому Дорогин находил только одно: к власти до него в Тартарии приходили не те люди, — недостойные, ничтожные личности, у которых хватало наглости и сил лишь на то, чтобы слиться с Великой пустотой, после чего они расслаблялись, делали неправильный выбор, принимали преступные решения, обогащая только себя и своих близких, о народе думая в последнюю очередь, лишь как о скотине, которую надо использовать, не щадя, по максимуму в своих целях.

В общем, всё прошло без сучка без задоринки: бронированный лимузин подъехал к парадному входу во Дворец, эскорт из мотоциклистов и машин сопровождения рассредоточился по периметру. В лимузине сидели трое: на заднем сиденье Дорогин в гордом одиночестве, на водительском — Саня-чёрт, молодой парень, похожий на чёрта с картинок, только без рогов, на пассажирском Хряпа, папаша Сани-чёрта, отмороженный на всю голову, привыкший сначала бить, потом разбираться, выходец, как и сам Дорогин, из подворотен Тобольска, проверенный соратник по детским и юношеским дракам, — эту семейку Дорогин вытащил из такого непроглядного дна, куда лучше вообще не заглядывать, одного назначил главным телохранителем, начальником над всей службой охраны, другого — главным водителем, начальником над всем водительским