войсках. Юридических препятствий для этого не существовало[497]. Практика рекрутирования перегринов в легионы начиная с Флавиев получает все большее распространение. В середине II столетия Элий Аристид в своем «Панегирике Риму» (Or. 26. 75 Keil; ср. 78), подчеркивая, с какой тщательностью римские власти отбирают солдат, как особую мудрость римлян отметил то, что поступающим на военную службу предоставляется римское гражданство: «Сделав гражданами, вы таким образом делаете их и солдатами, и таким образом граждане, принадлежащие к известной общине, не несут военной службы, а несущие ее остаются вполне гражданами, так как, лишившись своего прежнего гражданства со вступлением в ряды войска, становятся с того самого дня гражданами вашего города и хранителями его» (пер. Ив. Турцевича). Такой подход, пусть даже сам старый республиканский принцип взаимосвязи прав гражданства с правом служить в легионах приобретал все более формальное значение[498], несомненно позволил Риму расширить территорию рекрутирования практически на весь средиземноморский мир и примирить между собой принципы добровольности и качественного отбора контингентов[499].

Известны, однако, случаи (правда, сравнительно немногочисленные и связанные с особыми ситуациями), когда перегрины принимались в легионы с сохранением своего исходного статуса, без предоставления гражданства. Такой прецедент был создан еще Юлием Цезарем, который зимой 52–51 гг. до н. э. сформировал из трансальпийских галлов знаменитый legio Alauda – легион Жаворонков (Suet. Iul. 24. 2)[500]. Во время гражданской войны 68–69 гг. н. э. Нероном и Веспасианом были созданы два легиона из флотских солдат – I и II Adiutrix[501], воины которых получили права гражданства только по выходе в отставку, о чем свидетельствуют сохранившиеся военные дипломы[502]. Особый случай представляет ситуация с 22 моряками мизенского флота, родом из Александрии, которых в связи с Иудейской войной (132–135 гг.) император Адриан перевел в Х легион Fretensis (PSI IX. 1026 = CPL XVI. App. 13 = Smallwood, № 330). Примечательно, что, какими бы ни были мотивы этого перевода, он рассматривается как особая императорская милость (ex indulgentia divi Hadriani in leg(ionem) Fr(etensem) translatis) (стрк. 5–6). Гражданство этим солдатам было, вероятно, даровано в момент самого перевода. Интересно, однако, что, когда в 150 г. (или в конце 149 г.) эти солдаты вышли в почетную отставку и решили вернуться на родину, они обратились с петицией (libellus) к наместнику Сирии – Палестины Велию Фиду, прося, чтобы тот дал им официальное подтверждение (instrumentum) для префекта Египта, что они уволены в отставку не из флота, но из легиона. В своей резолюции (subscriptio) Велий, хотя и соглашается дать соответствующее свидетельство, так как они действительно были уволены им по приказу императора (attamen sacramento vos a me iussu imperatoris n(ostri) solutos), но при этом отмечает, что легионным ветеранам такое подтверждение обычно не дается: veterani ex legionibus instrumentum accipere non solent (стрк. 22–23). Дж. Манн, обративший внимание на эту формулировку и проанализировавший ряд других документов, констатирует, что, в отличие от солдат вспомогательных войск (которым до времени Каракаллы при отставке в обязательном порядке выдавался военный диплом), легионеры, если они нуждались в подтверждении своей службы и соответствующих прав, должны были сами позаботиться о получении свидетельства. По заключению Манна, такой порядок свидетельствует, что, несмотря на все изменения в практике комплектования легионов, римляне продолжали рассматривать легионеров, в отличие от всех прочих военнослужащих, как граждан, которые, подобно тому как это было во времена республики, выполнив свой воинский долг, возвращаются после очередного похода по домам и не нуждаются в подтверждении своего статуса[503].

По мнению Ж. Армана, набор в легионы неграждан из провинциалов с последующим предоставлением им римского гражданства – практика, получившая широкое распространение начиная с Флавиев[504], как в зародыше обнаруживается еще в создании легиона Алауда Цезарем, который при этом ориентировался даже не столько на прецеденты недавнего прошлого, сколько на представления ранней и средней республики[505]. Такого рода взгляды, возможно, нашли отражение в рассуждениях Цицерона в его речи, произнесенной летом 56 г. до н. э. в защиту гадитанца Корнелия Бальба. В ряде ее пассажей со ссылками на исторические примеры более отдаленного и совсем недавнего прошлого развивается мысль о том, что те, кто защищает римское государство ценой лишений и опасностей, проявляя доблесть, вполне достойны, наряду с прочими наградами, и «дарования им того гражданства, за которое они грудью встретили опасности и копья» (Pro Balb. 22. 51. Пер. В.О. Горенштейна. Ср. 17. 40). В качестве одного из показательных примеров Цицерон приводит дарование Марием гражданства сразу двум когортам камеринцев, отличившихся храбростью в сражении с кимврами (Pro Balb. 20. 46)[506], и упоминает об аналогичных мероприятиях Помпея, Суллы, Кв. Метелла, П. и М. Крассов. Называет он также Помпея Страбона, который, по словам оратора, даровал права гражданства и мамертинцам овиям, и некоторым жителям Утики, и сагутинцам Фабиям (22. 51). При этом об этих действиях полководцев он говорит как о вполне правомерных (21. 49. Cp.: Pro Arch. 10. 24–25; Phil. I. 24, а также Val. Max. V. 2. 8; Sisenna. Frg. 120 P.).

О такого рода практике в позднереспубликанский период имеются и прямые документальные свидетельства. Это прежде всего надпись на бронзовой таблице из Аскула, в которой сообщается, что император Помпей Страбон 18 ноября 89 г. до н. э. наградил в лагере Саллвитанскую турму за проявленную доблесть различными знаками отличия, а также даровал этим испанским всадникам римское гражданство в соответствии с Юлиевым законом (имеется в виду lex Iulia de civitate 90 г. до н. э. о предоставлении римского гражданства тем союзникам Рима, которые сохранили ему верность в начавшейся Союзнической войне)[507]. Подобная практика коллективного награждения римским гражданством за проявленное на поле боя мужество получает продолжение в императорскую эпоху[508]. В качестве примера можно сослаться на одну вспомогательную когорту, получившую римское гражданство за доблесть и верность (AE 1904, 31 = RIB, 2170: coh(ors) I Baetasiorom c(ivium) R(omanorum) ob virtutem et fidem). Даже солдаты «национальных» numeri, которые вошли в состав римской армии во II в. н. э., не получавшие при отставке дипломов о предоставлении гражданских прав, могли, как и другие вспомогательные части, награждаться en bloc гражданством за проявленную храбрость[509]. Однако случаев получения гражданских прав солдатами-ауксилариями в индивидуальном порядке известно очень немного[510]. Тем не менее можно констатировать, что в период ранней империи сохранялся сам стимулирующий принцип взаимосвязи между военной службой на благо Рима, воинскими отличиями и возможностью стать полноправным римским гражданином – принцип, который сложился, по крайней мере, в конце II – начале I в. до н. э., хотя отдельные прецеденты его применения, вероятно,